casino siteleri
quixproc.com deneme bonusu veren siteler
porno
betticket
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
royalbeto.com betwildw.com aalobet.com trendbet giriş megaparibet.com
en iyi casino siteleri
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler casino siteleri
casibom
deneme bonusu veren siteler
deneme bonusu veren siteler
beylikduzu escort
Z-Library single login
deneme bonusu veren siteler deneme bonusu veren siteler

Александр Филиппенко. «Первые ощущения от Солженицына — нечто между шоком и “наконец-то!”»

 Александр Филиппенко. «Первые ощущения от Солженицына — нечто между шоком и “наконец-то!”»

 

Александр Филиппенко

«Первые ощущения от Солженицына —
нечто между шоком и “наконец-то!”»

Беседу вела Ксения Кнорре-Дмитриева
(Новая газета. 2016. 9 февраля. URL: http://www.novayagazeta.ru/arts/71784.html)

 

 



     Фото: Евгений Фельдман / «Новая газета»

 

— Мой спектакль «Один день Ивана Денисовича» появился благодаря замечательной Екатерине Гениевой в Библиотеке иностранной литературы и потом игрался в театре «Практика». Но пришли другие времена — и спектакль оказался «бездомным». Я предложил Театру имени Моссовета сыграть его на Малой сцене один раз. Дирекция согласилась, поскольку нас поддерживал Дом русского зарубежья им. А. Солженицына вместе с Натальей Дмитриевной Солженицыной.

Я предлагал играть 12 или 13 февраля — это даты высылки Александра Исаевича в 1974 году, а Наталья Дмитриевна сказала: нет, давайте 9-го — в этот день в 1945 году его арестовали на фронте. И еще сказала: «Февраль — страшный для него месяц: многое плохое в его жизни происходило именно в феврале».

А начиналось все очень давно, в 60-е годы. На концертах спрашиваю у зала: какое главное событие для шестидесятников? Отвечают — Гагарин. А вот для меня это — доклад Хрущева, опять же февраль — 1956 года. Он все изменил. И был еще фестиваль молодежи и студентов в 1957 году, когда мы увидели, что мир разный, поняли, что не все иностранцы — шпионы и спекулянты. Это было время, когда в нашей жизни вдруг появился цвет — все же было серо-зеленое, и вдруг цветные люди, цветные машины… И в 1959-м — «на смену декабрям приходят январи», Окуджава, Вознесенский. И пока в ЦК КПСС разбирались, что же будет дальше, мы в ДК МГУ играли Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Платонова, Сашу Черного, А.К. Толстого. Тогда в моей жизни и появился Солженицын — через самиздат. А «Ивана Денисовича» я, как и все, узнал благодаря «Новому миру». Я тогда был студентом, учился на физтехе. С физтеховских времен со мной фотография Александра Исаевича — его портрет с этой характерной морщиной на лбу.

Первые ощущения от чтения Солженицына я прекрасно помню — это было нечто среднее между шоком и «наконец-то!». В Алма-Ате, куда были отправлены из Москвы мои родители и где я проучился все десять лет школы, в 1957–1958 годах вернулись из лагерей какие-то родительские знакомые. Меня, конечно, вывели из комнаты, но я помню: абажур, пара, пришедшая к нам в гости, родители, и какая-то тайна висит в воздухе…

Спектакль «Один день Ивана Денисовича» — это чистый случай. В медведевскую эпоху «малой оттепели», в 2006 году, Екатерина Юрьевна Гениева делала в Библиотеке иностранной литературы разные проекты, в том числе «Одна книга — два города»: Чикагская публичная библиотека и Иностранка выбирают книги, обсуждают их и проводят последний вечер. Наши выбрали Фолкнера, те — «Ивана Денисовича», и вот мне звонит Екатерина Юрьевна (с предложением прочитать у них «Один день Ивана Денисовича»)… Я тут же позвонил гениальному Давиду Боровскому, и мы с ним встретились в Овальном зале Иностранки. Мы с Давидом были знакомы еще со времен нашей работы в Театре на Таганке: в 90-е годы он сделал с Любимовым «Шарашку» по Солженицыну, был, что называется, в материале. И так случилось, что спектакль «Один день Ивана Денисовича» — действительно последняя работа Давида.

Мы заходим в зал библиотеки — книги, полки, стеллажи, рояль стоит, — он мне говорит: «Достань карту ГУЛАГа три на четыре, а тут на табуретке будет стоять стеклянная трубка и из нее, как три гвоздики, три колючих проволоки. И никаких бушлатов! Давай исполняй, я приеду из Колумбии, посмотрю», — но, к несчастью, нам не довелось больше встретиться…

Но вечер прошел. На нем была Наталья Дмитриевна. Ей понравилось, и мы стали думать, как продолжить этот проект. Спектакля еще не было — был литературный вечер, но спектакль уже пульсировал, рождался и почти жил. И я почувствовал от текста такое мощное дыхание из другого мира, как из шахты. Понял, что нельзя бросать.

Стал играть его в «Практике». Каждый спектакль в финале, после самых душещипательных слов — «Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…» — в зале стояла мертвая тишина, а потом впервые высвечивалась карта ГУЛАГа, и все зрители вставали. И стоя, хлопали этой страшной карте… Я умышленно отходил к кулисам. Мне казалось, что это был наш общий акт покаяния. А потом спектакль ушел из репертуара — по очень тривиальным причинам: мы не сговорились с дирекцией. Видимо, так легли звезды, надо было сделать перерыв.

Лично с Александром Исаевичем я знаком не был. Мы только переписывались с ним по поводу «Случая в Кочетовке», когда я просил его разрешения на инсценировку и сокращение текста для канала «Культура». Он спрашивал: «Зачем инсценировки? Вот — возьмите мои пьесы!» Но я его уговаривал, и в итоге он написал гениально в письме: «Хорошо, сокращайте, но не дописывайте». Он мне подписал «Один день Ивана Денисовича»: «Александру Георгиевичу Филиппенко, 26 мая 2006 года, попутного ветра».

Мы с ним лично никогда не общались, но у меня была с ним одна встреча. В 1972-м или в 1973 году я еще работал на Таганке, а Александр Исаевич вел переговоры с Юрием Петровичем Любимовым. И однажды я ехал с ним от театра в одной маршрутке и мучительно хотел взять у него автограф, но так и не решился… Он вышел на площади Ногина. А я остался сидеть и смотреть ему вслед…

«Ивана Денисовича» я играю так, как если бы он его смотрел. Однажды мы с дирижером Анатолием Левиным и молодежным оркестром делали литературно-музыкальный вечер «В поисках живой души» по гоголевским «Мертвым душам» с музыкой Шнитке. Днем у меня репетиция, а вечером уже концерт, я нервничаю, но Анатолий сказал: «Саша, там уж наверху Николай Васильевич и Альфред постелили салфеточку, разлили по рюмочкам, давай для них и сыграем!» И это ощущение, что ты играешь «для них», у меня сохраняется и с «Иваном Денисовичем». Я играю для него. У меня в гримерке стоят две его фотографии, и копия его автографа, и фото Давида Боровского. А если говорить о каком-то назначении этого спектакля — как, однако и всех моих моноспектаклей, — то это, пожалуй, попытка приоткрыть завесу вранья и искажения того жизненного пространства, с которым я хорошо знаком. И авторы мои — люди, которым я абсолютно доверяю и стараюсь их талантом и их болью открыть глаза моим зрителям.

И еще я соблюдаю один принцип: все делай сам, пока можешь. Поэтому я не принадлежу ни одному театру. Играю в нескольких, но не «работаю» там. Единственное важное — не потерять себя или, как сказал Акунин, не испортить себе некролог. И хотя шестидесятников всегда за это ругают, но все равно у нас есть вера, что мы можем что-то изменить к лучшему.

Как у Левитанского:

 

А я так медленно пишу,

как ношу трудную ношу,

как землю черную пашу,

как в стекла зимние дышу —

дышу, дышу и вдруг

оттаивает круг.