Наталия Солженицына. «Александр Исаевич еще в восьмилетнем возрасте знал, что будет писателем». Беседу вела Анна Балуева

 Наталия Солженицына. «Александр Исаевич еще в восьмилетнем возрасте знал, что будет писателем». Беседу вела Анна Балуева

---

Наталия Солженицына

«Александр Исаевич еще в восьмилетнем возрасте знал, что будет писателем»

Беседу вела Анна Балуева

 

Накануне 95-летия со дня рождения великого писателя его жена Наталия Дмитриевна ответила на наши вопросы.

К 95-летию со дня рождения писателя в Музее изобразительных искусств имени Пушкина открыта выставка «Александр Солженицын: из-под глыб».

 

Надо сказать, что архив писателя (около ста экспонатов) на родине выставляется впервые, хотя вот в Швейцарии 2 года назад такая выставка стала событием. Единственное, что представлено в копии — это гэбэшный ордер на арест и анкета арестованного. Все остальные — подлинники. Нобелевский диплом, медаль и проза 10-летнего Сани Солженицына, фрак и лагерный ватник с номерными нашивками, черная зэковская горбушка и офорты Рембрандта. И рукописи, конечно, — тетрадные листы и самодельные блокнотики, густо испещренные маленькими четкими буквами-словами. Поправок немного — гулаговский инстинкт точности, когда «завтра» — это роскошь, и времени с бумагой ровно по клочку. Зато сейчас все это можно «полистать» на экране. А еще тут портреты писателя работы Анатолия Зверева и Резо Габриадзе. Как же все-таки по-разному они видели Солженицына. Первый совершенно «пушкинский» — молодой, с копной и бакенбардами. Второй, скорее, «толстовский», сравнение, понимаю, не оригинальное, — таким Солженицын останется в нашей общей памяти.

 

«Я что, прима-балерина, что ли?»

— Александр Исаевич за всю жизнь ни разу никому не позировал, хотя очень многие художники хотели — и когда мы жили на Западе, и здесь, — говорит Наталья Солженицына. — Я очень жалею об этом, но он был непреклонен. Всегда говорил: «Я что, прима-балерина, что ли?»

 

— Соседство засохшей корки хлеба и телогрейки — неслучайно? Откуда этот хлеб? Неужели вы его сохранили?

 

— Это наш настоящий русский ржаной кусок. Почему он не рассыпался, непонятно. Когда Солженицына второй раз арестовали в 74‑м году и лишили гражданства, перед высылкой его вызвали из камеры (это было в Лефортове), чтобы объявить ему этот указ. Стук в дверь: выходи. И как раз, когда они обедали в камере: он и еще двое каких-то людей, которые тоже там сидели. Ну, щи с собой не унесешь, а недоеденный кусок хлеба он просто взял и сунул в карман — мало ли куда зовут, неизвестно, может, еще пригодится. И я этот кусок нашла спустя, наверное, год в кармане пиджака, в котором его выслали. Это был гэбэшный пиджак. Его собственную одежду всю сожгли. Я пришла к нему с этим хлебом: ты что же еду в одежде держишь? А он: что такое, как? И вспомнил, что  хлеб так и остался в кармане. Конечно, он полностью высох, но не рассыпался.

 

— Здесь представлены также офорты Рембрандта. В связи с чем они здесь?

 

— Это подлинники, и они принадлежат музею. Александр Исаевич очень этого великого голландца любил и много лет жил в окружении репродукций из этих офортов. И тот и другой художники писали о человеке в разных, достаточно драматических ситуациях… Есть несомненная родственность подхода. И я так благодарна музею за согласие выставить здесь оригиналы Рембрандта.

 

— Здесь выставлены и совсем «ранние» писательские рукописи.

 

— Да, это детские рукописи, которые он сам называл пренебрежительно «шутейное писательство» и твердо сказал мне — никогда не печатать. Я и не печатаю, но показать-то можно. Он их писал вообще на бланках расходных ордеров, которые мать приносила с работы. Потому что бумаги в 20–30‑х годах просто не было. Он сам говорил, что ему удивительно, откуда у него примерно в 8–9 лет возникло твердое ощущение… Даже не желание, а именно ощущение, что он станет писателем. Должен и станет. Он сам говорил: «Для чего? Чтобы сказать что-нибудь важное человечеству? Но у меня в душе ничего подобного не было в тот момент… это загадочно, как это в нас вселяется».

 

— Может, это желание появилось, когда 10-летний Саня Солженицын прочитал «Войну и мир»?

 

— Нет, проявилось это раньше. А когда он прочитал «Войну и мир», он, конечно, ничего не понял в философских линиях, пропустил личное, но вот этот огромный охват исторический его совершенно потряс. Это, говорил он, как жар-птицу ухватить за хвост и с нею над целой эпохой пролететь. Хотя к концу жизни сравнивал уже не с жар-птицей, говорил по-другому: «Я чувствовал себя запряженным в этот тяжело груженный обоз Истории, который надо перетащить через десятилетия беспамятства, для того чтобы Россия не лишилась этого богатства».

 

Зарплата товарища Солженицына

Рядом с детскими рассказами писателя лежат самодельные книжечки (исписанные мельчайшим почерком! — прим. КП), в которые он еще на «шарашке» делал выписки из словаря Даля — у него с собой всегда были маленькие карандашики, размером буквально с фалангу… Это первый, так называемый, экстракт. Потом был второй, третий, четвертый. И в конце концов он издал словарь.

И тут же лежит справка: «дана Солженицыну Александру Исаевичу в том, что он действительно работал преподавателем в средней школе имени Кирова села Берлик Коктерекского района Джамбульской области Казахской ССР».

— И зарплата товарища Солженицына составляет… если дореформенные цифры перевести на сегодняшние, то будет 84 рубля 50 коп. в месяц, — вчитывается в справку Наталия Дмитриевна.

— А какие еще мероприятия приурочены к 95-летию?

 

— 11 декабря, в день рождения Александра Исаевича, мы — все друзья Солженицына — всегда собираемся в Доме русского зарубежья. И я там делаю такое слайд-шоу, отчет годовой — что за этот год выросло на солженицынском поле, какие издания, выставки, конференции, все, что произошло. Потом показываем какой-нибудь небольшой отрывок съемок, где сам Александр Исаевич, чтобы он с нами побыл… А потом, как положено на дне рождения, поднимаем бокалы… И даже не в память, а просто за здоровье вот этой жизни, которая продолжается после смерти. 5 лет прошло со смерти Александра Исаевича, и уже широко отмечают по стране, своими силами… А первое время так было. Вот кто-то решил сделать конкурс школьный или выставку. И пишут мне: пришлите фотографии, пришлите книги, пришлите кого-нибудь, кто все расскажет. В общем, у нас идея, а вы всё сделайте. А постепенно как-то все сами стали делать. Вот в Белгороде памятник поставили, а я об этом узнала вообще из интернета. Вот в чем радость. Этот корабль уже плывет сам.

 

— Александр Исаевич любил отмечать юбилеи, праздники?

 

— Терпеть не мог. Просто терпеть не мог. Только дни рождения детей праздновали, а его день рождения, мой день рождения — никогда. Но мой был летом, и я привыкла, что он как-то проскальзывал, потому что все мои школьные друзья разъезжались, а Александр Исаевич просто очень не любил праздновать. Так что юбилей — это для всех, кто хочет, просто повод сделать, сказать что-то о нем. 

 

«На меня врут, как на мертвого»

— Для некоторых это еще и повод пересмотреть значение писателя.

 

— К Солженицыну приклеено огромное количество мифов и легенд, что, в общем, неудивительно — очень долго он был и гоним, и просто запрещен. Иногда это просто неточности. Ну, например, что его родители познакомились в пятигорской гимназии, а потом поженились. Ничего подобного. Они познакомились в Москве, его мать училась в ростовской гимназии, а отец — в пятигорской. Так ли, сяк — но от этого никакого вреда. Но есть и много очень подлых, злонамеренных клевет и лжей. Одни: он не воевал, он сидел в тылу. Другие: нет, он воевал, но он нарочно сдался в плен. Третьи: нет, он не сдавался в плен, но он нарочно писал такие письма своему фронтовому другу, чтобы цензура эти письма схватила, чтобы его арестовала, чтобы спасти самого себя от передовой. И, конечно, «он не болел раком». Эти легенды все были созданы именно КГБ… Знаете, Солженицын, наверное, больше всех других писателей времен СССР раскаивался во многом, что, как он считал, делал неправильно, когда был молодым, когда увлекался марксистско-ленинской теорией и т.д. Он об этом писал публично, в «Архипелаге». И также он написал в «Архипелаге», как его вербовали, когда он был в лагере, как ему присвоили кличку, и что его Бог спас. Потому что его скоро выдернули из этого лагеря на «шарашку». И то ли его дело потерялось, но больше его никто никогда не вызвал. Как агент он тем самым никогда не функционировал. И если бы он сам этого не написал, этого вообще никто бы никогда не знал. Но то и дело его хулители выдают это за свою «находку». И сейчас очень часто на форумах, в блогах можно видеть такие подлейшие надписи, что это известный «стукач». Это все люди, которые используют его собственное раскаяние. Солженицын сам говорил: «На меня врут, как на мертвого».

 

Арифметика бывает неприличной

— У нас все больше народа голосует за восстановление памятника Дзержинскому. Как вы думаете, какова бы была реакция Александра Исаевича?

 

— Ну, это очевидно. Что касается Дзержинского, он считал, что это просто преступление против души и морального состояния народа. Если кто-то разрешит такое, то это будет преступление. Говорил: «…мы кровавый мешок тащим на плечах за собой, и кровь так и капает. И будем жить так, как мы живем. Потому что никто не раскаялся» — наоборот, в нашей стране идет неприличный арифметический подсчет: меньше, мол, погибло миллионов, чем в «Архипелаге» написано. Но все же миллионы. В стране Достоевского, сказавшего, что одна слезинка ребенка не стоит счастья будущих поколений, неприлично — считать, что если “один миллион” невинных — то это приемлемо.

«Архипелаг» был написан, когда не только архивы были закрыты, но Солженицына даже на порог исторической библиотеки не пускали. Он основывался на подсчетах довольно понимающих людей, которые сидели тоже в лагерях. И он никогда не настаивал на цифрах. В «Архипелаге» есть общий подсчет: погибшие от Гражданской войны, и в лагерях, и от голода. У нас было несколько голодов — и Поволжье, и украинский. И еще неродившиеся от погибших мужчин. Но он никогда не утверждал, что 60 миллионов погибло именно в лагерях. Никогда.

 

— В травле Солженицына когда-то участвовало много людей, но сегодня есть люди, которые поменяли свое отношение…

 

— Но и другое — прекрасное, бесстрашное и справедливое отношение тоже было. А среди тех людей, кто участвовал в травле, было много измученных этой причастностью, тех, кто вовсе не хотел этого, но боялся потерять свое место работы, какие-то свои блага… Это понятно. Далеко не все делали это от души. И Александр Исаевич ни на кого зла не держал. И когда мы вернулись, никогда никому не предъявлял никаких претензий.