Наталия Солженицына. Речь на открытии Музея Русского Зарубежья

Речь на открытии Музея Русского Зарубежья

Москва, 28 мая 2019

<Высокочтимый Владыко,
Уважаемый Игорь Олегович,
Уважаемый Александр Владимирович,
Уважаемые члены Координационного совета соотечественников,>
Дорогие друзья и гости Дома Русского Зарубежья!

Три четверти ХХ века яркие достижения и духовные плоды русской эмиграции не имели доступа на роди¬ну и новым советским поколениям оставались неизвестны достойнейшие имена — в науке, живописи, музыке, литературе.
В середине 1960-х Солженицын писал («Архипелаг ГУЛАГ», ч. 1, гл. 6): «Отток значительной части духовных сил, происшедший в Гражданскую войну, увёл от нас большую и важную ветвь русской культуры. И каждый, кто истинно любит её, будет стремиться к воссоединению обеих ветвей — метрополии и зарубежья. Лишь тогда она достигнет полноты, лишь тогда обнаружит способность к неущербному развитию. Я мечтаю дожить до того дня».
Ему посчастливилось не только мечтать, но и много поработать для этого заветного воссоединения и дожить до начала его.
В 1974 году взорвался «Архипелаг ГУЛАГ». Взрывной волной автора выбросило «на тот берег». И ему довелось послужить своего рода живым мостом для двух берегов разрубленной русской культуры, раздвоенной исторической памяти.
Живых современников бурной российской поры оставалось всё меньше, и Александр Исаевич поспешил обратиться к ним через эмигрантские газеты и журналы с воззванием:
«Я призываю моих соотечественников теперь же сесть писать воспоминания — чтобы горе наше не ушло вместе с нами бесследно, но сохранилось бы для русской памяти, остерегая на будущее». Он брал на себя обязательства надёжного хранения и каталогизации рукописей, а как только наступит благоприятное время — передачи их всех в Россию. 
Возможно тогда многим в русской эмиграции, пережившим десятилетия невзгод на чужбине, казалось, что благоприятное время не наступит уже никогда. Тем не менее отклик был обильным: больше семи сотен уникальных рукописей прислали нам в Вермонт — коротких и длинных, написанных от руки и на пишущей машинке, в почтовых конвертах и в увесистых бандеролях. Александр Исаевич сам вел журнал поступлений, эта рукописная тетрадь отныне стала экспонатом Музея Русского Зарубежья, она представлена в Солженицынской витрине. 
Старая русская эмиграция приняла Солженицына тепло. А он встречно поражался ее верности, ее подвигу и при этом удивительной скромности. В «Дневнике Романа» есть запись от 20 сентября 1977: «…если придётся получить бодрое письмо, то только… от бывшего белогвардейца. Пережившие тьму, унижение и нищету эмиграции, в возрастах по 80 лет, — передают мне в письмах свою твёрдость, верность России, ясный взгляд на вещи. Столько перестрадать и так сохраниться духом!»
А к некоторым из них обращены строки сердечной благодарности в «Очерках изгнания»:
«В работе над “Красным Колесом” величайшую подмогу оказали старики — вот те старые эмигранты революционных лет. Они одаряли меня и эпизодами — и самим Духом Времени, который только и передадут “не-исторические”, рядовые люди. В моём просторном кабинете, всегда худо натопленном зимой, сколько, сколько вечеров я согревался над их воспоминаниями. Над листами светила настольная лампа, а весь тёмный простор высоченного кабинета был как наполнен — живой, сочувственной, дружественной толпой этих “белогвардейцев”. Вот уж, одинок я не бывал ни минуты.
Я чувствовал себя — мостом, перекинутым из России дореволюционной в Россию послесоветскую, будущую, — мостом, по которому… перетаскивается тяжело грУженный обоз Истории, чтобы бесценная поклажа его не пропала для Будущего».
Этот тяжело груженный обоз перетаскивался не сам по себе, и застрять бы ему, и пылиться бы на полках и в подвалах архивов, если бы не издательства, созданные эмигрантами в уверенности, что печатное-то слово не пропадет. Для Солженицына таким издательством была в первую очередь ИМКА-пресс, а постоянным издателем — незабвенный Никита Алексеевич Струве. Нас связали многие годы совместной работы и дружбы. Будучи «эмигрантом от рождения» и в то же время гражданином мира, он всю жизнь беззаветно служил России, ее культуре. А при том ни разу не бывал в России вплоть до своих 60-ти, когда, в разгар перестройки, он привез в Россию плоды многолетних трудов своего старейшего эмигрантского издательства, и это обернулось первым шагом к созданию Дома Русского Зарубежья. Мы же, как и обещали, привезли в Россию все собранные за двадцать лет изгнания рукописи эмигрантов. И уже много лет здесь, в Библиотеке Дома, они доступны исследователям и любознательным читателям.
История этого Дома, теперь вместившего в себя и Музей, когда-нибудь будет написана. Я назову лишь несколько людей, чьи имена, вдобавок к Н.А. Струве, несомненно будут в первых строках этой истории. — Александр Ильич Музыкантский, префект московского Центрального округа в 90-е годы. — Юрий Михайлович Лужков, мэр столицы, построивший первую очередь Дома. — Сергей Семенович Собянин, нынешний московский градоначальник, построивший вторую очередь Дома, где к сегодняшнему дню завершена экспозиция Музея Русского Зарубежья, о чем, согласитесь, три четверти века можно было только мечтать. — И Виктор Александрович Москвин, 25 лет не сходивший с капитанского мостика этого корабля. — Земной поклон им и многим, многим другим. 
Мы с вами свидетели чуда. Но, «сколько доносит предание, — писал Солженицын, — не посылается чудо тем, кто не трудится навстречу».