Наталия Солженицына. «На смену политическому пришел уголовный ГУЛАГ»

Наталия Солженицына

«На смену политическому пришел уголовный ГУЛАГ»

Беседу вел Гасан Гусейнов
(Deutsche Welle. 2002. 14 марта. URL: https://www.dw.com/ru/natalja-solzhenicyna-na-smenu-politicheskomu-prishel-ugolovnyj-gulag/a-473037)

   Наталия Солженицына

Deutsche Welle: Наталия Дмитриевна, здесь, в доме на Тверской, работает штаб-квартира фонда Солженицына — дела, которому Ваш муж отдал значительную часть второй половины жизни. «Фонд Солженицына». С этим понятием разные люди связывают разное, но удивительно, что многие о нем просто не знают. Расскажите, пожалуйста, о фонде. Сегодня, в 2002 году, фонд, во всяком случае, его центр, находится в том же доме, в той квартире, откуда в 1974 году увели его основателя.

Наталия Солженицына: У меня сразу есть две поправки к тому, что вы упаковали в ваш вопрос. Но начну просто с фактов. Действительно, в одном из интервью, которые Александр Исаевич дал в разгаре травли, которая вспыхнула после опубликования «Архипелага ГУЛАГ» в 1973 году, он сказал, что ни одной копейки, ни одного доллара, ни одного цента за эту книгу он себе не возьмет, а гонорары, если таковые будут на Западе от публикации этой книги, отдаст на помощь узникам совести, политическим заключенным, которых тогда было в России много, в СССР.
И действительно, когда его выслали, на самом деле 13 февраля 1974 года, то я его увидела через 6 недель после этого дня. Шесть недель я собирала и переправляла его архив и собирала детей. И когда я приехала, то увидела, что он... пишет воспоминания. Я была очень поражена и спросила его: «Неужели ты не мог выбрать другой момент? В тот момент, когда земля горит под ногами, все то ли рушится, то ли дыбится, ты не мог выбрать более спокойной минуты, чтоб писать мемуары?»
Он сказал: «Хочу положить на бумагу всё о тех, кто мне помогал. Я боюсь, что я это потом забуду». Это было его дело как писателя. А другое его дело, которое он к этому времени уже начал, это создание в Швейцарии фонда, в который он передал официальным образом все мировые свои гонорары за книгу «Архипелаг ГУЛАГ» от момента ее публикации и навсегда — без права возврата когда-либо каким-либо наследникам и с задачей использовать ее на определенные цели, главная из которых была помощь семьям политзаключенным.
Теперь о поправках. Нельзя сказать, что Александр Исаевич отдал этому делу какую-то существенную часть своей жизни. Он отдал все эти деньги. Действительно, деньги немалые, поскольку фонд освобожден от налогов, поскольку книга «Архипелаг ГУЛАГ» переведена на 30 языков и приносит, принесла большие доходы, а потом они стали расти. Но вот такой ежедневной работой фонда он, конечно, никогда не занимался, потому что у него как бы другое назначение, фондом занималась я и те люди, которые мне помогали — и на Западе, а теперь здесь, в России. Хотя никогда не было много сотрудников, наоборот, их было предельно мало, ибо мы не хотим бюрократизировать фонд, как, увы, почти все благотворительные фонды как-то обрастают сотрудниками. Это первая поправка. Александр Исаевич, конечно, участвовал в выработке устава фонда. Но, в общем, он этим сам, к счастью, имел возможность не заниматься, но оставаться уверенным, что все делается в духе и в букве того, как он хотел.
Конечно, будучи сам одним из самых верных сыновей ГУЛАГа, что доказано, я думаю, его книгой «Архипелаг ГУЛАГ», Александр Исаевич всегда чувствовал солидарность с жертвами нашего безумного режима. Надо сказать, что идею создания фонда подал Александру Исаевичу Александр Гинзбург, наш близкий друг, который сидел по делу Андрея Синявского и Юлия Даниэля, это уже была его вторая отсидка, потом он сидел еще раз уже за фонд.
И вот в одном из промежутков он встречался с Александром Исаевичем и сказал ему, что в его время сидело гораздо больше людей, но их семьи могли худо-бедно существовать, а вот в наше время в нашем нынешнем ГУЛАГе сидит гораздо меньше людей, но каждый из них как под микроскопом, их семьи давят и душат полностью. Детей травят в школе, жен выгоняют с работы, старики-родители тоже не имеют никаких средств к существованию, то есть на человека, который сидит в Потьме или в Пермских лагерях, на него давят именно тем, что его семье создают просто абсолютно невыносимые условия. Как-то надо им помогать.
Тогда мы все вместе и решили. Когда Александр Исаевич получил Нобелевскую премию, то он сразу четверть ее отдал в Фонд помощи политзаключенным и поручил Александру Гинзбургу ею распоряжаться. Ну а когда был опубликован «Архипелаг ГУЛАГ», он сразу решил, что это — кровь, слезы и пот нашего народа, и все деньги от этой книги пошли в фонд.

— Как переправлялись деньги в СССР?

— До тех пор, пока мы не вернулись в Россию, вернее сказать, до глубоких лет перестройки, у фонда просто не было возможности легальной работы в России. Вернее сказать, начали мы вполне легально. Когда мы в Швейцарии образовали фонд, мы начали посылать просто денежные переводы в Россию, посылали их, но очень скоро, через несколько месяцев, это было полностью закрыто, и деньги перестали проходить.
И с того момента мы вынуждены были искать другие формы работы. Нам очень помогали многие иностранцы, и далеко не только те, у кого был иммунитет и кто был защищен от мстительности советских властей, но и многие журналисты, которые совершенно не имели никакого иммунитета и вполне могли быть в одночасье высланы из страны. И для них это был опыт просто большого гражданского мужества, которое в своей стране они, быть может, и не проявили бы, но они всегда говорили: как-то в вашей России заражаешься.

— С чего началась работа в России?

— Видите ли, тут была большая перестройка работы, которая связана с тем, что когда Советский Союз был Советским Союзом, был живой ГУЛАГ, семьям жертв которого мы посылали помощь. Но когда в Советском Союзе перестали сажать по политическим мотивам… В общем, сейчас можно сказать, что политического ГУЛАГа в России не существует. Увы, есть огромный уголовный лагерь, но политического нет.

 
Александр Солженицын и Михаил Горбачев
на приеме в посольстве Швеции в Москве
по случаю 80-летия писателя в 1998 году

Тогда у нас появилась возможность обратить нашу помощь на стариков, на тех, кто были узниками современного Солженицыну ГУЛАГа, на сталинский ГУЛАГ, которому мы просто физически не имели возможности — физически и материально — он был миллионный! — в те времена помогать. Когда мы помогали семьям тех, кто сегодня сидит, т.е. в хрущевские и брежневско-андроповские времена. А теперь мы учредили как бы пенсию от «Архипелага ГУЛАГ» примерно трем тысячам стариков, которые находится в очень плачевном состоянии и, к сожалению, почти никого не интересует. Потому что те льготы, которые на волне перестройки, в начале 1990-х годов, были им даны, транспортные, скажем, платы за квартиру и так далее, их постепенно губернаторы отменяют. Почти во всех губерниях это просто отменено, так что наша помощь этим людям нужна. И у нас много писем, которые трогают до слез. Они просто не привыкли, чтобы кто-то о них вспомнил, кто-то позаботился.
Но это не только, и на Западе у нас тоже была и другая задача. Мы пытались помочь изданию тех книг, которые не могли бы быть изданы раньше по идеологическим соображениям, а сейчас по коммерческим. Есть много книг, которые очень достойны издания, но которые нельзя быстро продать, книги содержания исторического, философского, религиозного. И мы некоторые из этих достойнейших книг спонсируем.

— Сегодня днем я видел в вашем кабинете молодую женщину из Конаково, она принесла вышивку, куклы, фотографии, а получила от Вас конверт с деньгами. На фотографиях, которые она принесла — отнюдь не заключенные, а дети. Что это за направление работы фонда?

— Это — небольшая часть работы фонда. Мы были бы рады помогать детям больше, тем более что проблема детей у нас в стране сейчас острейшая, но мы просто не можем нарушать наш устав, поэтому не можем слишком широко это делать. Однако это действительно такой центр в Конаково, который поразил нас. Мы с Александром Исаевичем были там четыре-пять лет назад. И то, что мы там увидели, нас поразило. Это — дело, которым занимается один из московских священников, образованный человек, который ну просто спасает других. В этом очень бедном районе Тверской губернии, где люди лишились работы, и делать им совершенно нечего. Родители пьют, а дети просто обречены были заниматься тем, чем занимаются в беднейших районах России — наркоманией, проституцией. В общем, кошмар. И вот он создал такой центр, в котором сначала было 100 человек, сейчас — 600 человек. Он занял их пением, танцами, разными кружками. В общем, он подвижник, у которого, конечно, нет никакой материальной базы.
Мы так были поражены его явным успехам, что вот уже 5 лет помогаем ему. Скромно, но помогаем им, чтобы он мог хоть чуть-чуть добавлять к оплате учителям, тем, кто ведет все эти кружки. Мы восстанавливаем некоторые церкви: тоже нужда огромная, но все-таки главная наша задача — помочь бывшим узникам ГУЛАГа. Это очень старые люди. Среди наших получателей есть ровесники века, люди 1903, 1905 годов рождения. Я бы так грустно сформулировала эту задачу: помочь им достойно окончить жизнь, потому что некоторые кончают ее просто в такой запредельной бедности, которая не просто не соответствует прожитой ими жизни, но которая не достойна никакой страны. И нам так больно, что наша страна не может обеспечить хотя бы достойных похорон. Мы вот даем тоже деньги на похороны этим людям. Я чувствую большую благодарность Богу, что я могу быть причастна к какой-то помощи людям, которые так заброшены.

— Всякий видит, что в России много богатых людей, много кричащего о себе богатства. Какие-то ручейки или потоки есть, вливающиеся в ваш фонд?

— Нет, совсем не вливаются. Я думаю, что вливались бы, если бы мы выступили с призывом таким. Мы этого не делаем. Потому что сейчас в России, так много не то что людей с подмоченной репутацией, а людей, которые даже не понимают, что такое репутация. Нет такого понятия, оно исчезло — понятие чести, репутации. Поэтому мы никого не просим давать нам деньги — никогда не знаешь, что это за деньги. Если кто-то хочет сделать доброе дело, сейчас в России это так легко — найти нужду, — что они и без нас найдут. Пока, слава Богу, есть деньги, мы можем ими сами распоряжаться. Но когда вы об этом спросили, я вспомнила, какую вторую поправку я хотела сделать.
Мы следовали правилу, что тот, кто благотворит, не должен называть тех, кого он благотворит. Даже не только имен. Мы никогда о себе особенно не рассказываем. Но все-таки здесь, в России, мне стали многие говорить: нужно больше говорить о фонде. И я уже несколько раз рассказывала. Тем более, мы учредили вот литературную премию «Фонда Солженицына». Она-то, конечно же, получила широкое освещение. И в связи с этим я тоже объясняла, что это только попутная задача. И, несмотря на эти выступления, о самом фонде почти не знают. А не знают, потому что не хотят знать.
В 1975 году, когда мы впервые приехали в Америку (в тот момент очень богатые американские профсоюзы) легендарный Джордж Мини, хлопнув по плечу Солженицына, сказал: «Да мы вам за один день соберем 25 миллионов». Но мы подумали и отказались. И вот почему. По уставу таких фондов те, кто дает больше половины денег, диктуют, что и как. Вообще, благотворительность — дело сложное. Но то, что происходит, не должно обескураживать. Зло не уходит с земли, оно трансформируется, дракон отращивает новые головы. Полностью зло, конечно, не уходит, и те люди, которые несут бескомпромиссность, не дают размыть границу между добром и злом, они есть. Так что все нормально.