Наталья Солженицына. Власть против возврата к сталинизму. Беседу вел Стив Розенберг

Наталья Солженицына

Власть против возврата к сталинизму

Беседу вел Стив Розенберг

50 лет спустя после первой публикации повести «Один день Ивана Денисовича» вдова Александра Солженицына рассказала Русской службе Би-би-си, что значило это произведение для писателя, и почему в России невозможен возврат к сталинизму.

18 ноября 1962 года знаменитая повесть была напечатана в журнале «Новый мир». Вскоре после публикации ее вновь запретили и изъяли из библиотек, а в 1990-х годах она была включена в обязательную школьную программу по литературе.

О непростой судьбе этого произведения с Натальей Солженицыной побеседовал корреспондент Би-би-си Стив Розенберг.

Би-би-си: Вы помните тот день, когда была напечатана повесть «Один день Ивана Денисовича»?

Наталья Солженицына: Очень ясно помню. Мы, наша семья, были подписчиками журнала «Новый мир». Тогда по Москве почта ходила 1–2 дня, и книжки «Нового мира» вышли из типографии 17 ноября, а 18‑го началась рассылка по подписчикам и в киоске Союзпечати.

В Москве была настоящая вакханалия, ведь рукопись «Ивана Денисовича» попала к Твардовскому [главный редактор «Нового мира» Александр Твардовский — ред.] в декабре 1961 года, а вышла она через 11 месяцев. Это было время, когда Твардовский старался пройти все номенклатурные лабиринты, чтобы напечатать повесть.

Он собирал «внутренние рецензии» на «Ивана Денисовича», давал читать повесть Чуковскому, Маршаку, Эренбургу и разным «литературным тяжеловесам» того времени, чтобы укрепиться, выставить такой «защитный частокол»: вот видите, эти люди считают, что надо печатать. И в окружении этих рецензий он и подавал просьбу Хрущеву.

Но слух о том, что готовится к печати что-то необыкновенное, разошелся по всей Москве. Это была такая взрывная волна, которая всколыхнула всю столицу, хотя до провинции это, конечно, дошло уже позже.

Би-би-си: Что Вы знали до публикации о ГУЛАГе? Что вообще об этом знали советские люди?

НС: Я знала об этом с детства, потому что мой дед погиб в лагере в 1943 году. Мы о его смерти узнали значительно позже, и все мое детство (а оно было очень голодным) мы собирали для дедушки продукты, которые долго не портятся. Мы с бабушкой долго ехали на электричке, чтобы отправить эту посылку деду в лагерь, хотя к тому времени он давно умер.

Надежда Мандельштам писала, что только когда прочитала «Ивана Денисовича», для нее лагерь предстал во плоти, она поняла, как там все устроено, о чем говорят люди. Так и для меня. Я понимала, конечно, что лагеря есть, но как живут внутри лагеря, никто из нас не знал.

Би-би-си: Александр Исаевич написал много произведений. Что для него значила именно эта повесть?

НС: «Иван Денисович» стал пьедесталом для «Архипелага ГУЛАГ». После опубликования повести на Солженицына обрушился целый поток писем, в том числе от бывших зеков.

Некоторые из них писали примерно так: твой Иван Денисович ну просто как мой брат, если будешь там-то — приходи, поговорим. И он ездил к ним, разговаривал с ними и получил огромное количество дополнительных сведений.

Без «Ивана Денисовича», может быть, и не было бы «Архипелага ГУЛАГ», который он начинал писать еще в 1958 году, но отложил, так как понял, что его личного опыта и опыта его друзей все-таки недостаточно, а архивы тогда были недоступны.

Но после этого ливня обращений это стало возможно. Во-вторых, это был его первый публичный опыт. Но должна сказать, когда Александра Исаевича спрашивали, какое из своих произведений он считает самым любимым, то он отвечал: «то, которое пишу сейчас».

Би-би-си: В российских школах проходят «Один день Ивана Денисовича», но достаточно ли хорошо изучают это время: ГУЛАГ, сталинский террор?

НС: Это зависит от учителя, к сожалению. Страна сейчас, конечно, расколота. Она была в достаточной мере консолидирована в начале 1990‑х годов, когда люди надеялись на новую жизнь, на то, что это реальный поворот к лучшему. Однако для многих людей он не оказался к лучшему.

Сейчас все могут ездить за границу, говорить все что угодно, ругать власть на улице, и тебя никто за это не арестует, а раньше и шептать было нельзя такие вещи. Но все-таки надо сказать, что для людей важнее, могут ли их дети получить бесплатное образование и хорошее медицинское обслуживание, а у нас социальные обязанности государства очень сильно обрушились: бесплатная медицина стала совсем плохой, в школах ситуация сложная. В общем, очень многие жизнью не довольны.

Поэтому многие стали думать, что, может быть, раньше было не так плохо. Сталин умер 60 лет назад, и большинство ныне живущих россиян при нем никогда не жили. Но сейчас многие стали опять обращаться к идее социального равенства.

В 90‑х годах у рынка и у частной собственности не было противников, но эти противники сейчас народились, потому что поворот к рынку был проделан нечестно и несправедливо. Сейчас много недовольных людей, чья любовь к Сталину имеет протестный характер.

Би-би-си: Что государство должно делать, чтобы люди так не думали? Ведь при Сталине были убиты миллионы людей.

НС: К сожалению, ни Горбачев, ни Ельцин не были достаточно крупными государственными мужами, они очень многого не предусмотрели. Совершая такой поворот, надо думать о будущем. Например, отнимая у детей пионерскую организацию, летние лагеря, нужно было немедленно заменить их чем-нибудь еще, например скаутами, нельзя было оставлять пустоту для детей, юношества, стариков.

Это просто безумие: думать, что рынок все сам сделает. Ни в одной рыночной стране нет такой ситуации, чтобы не думали о пенсионерах, о детях. А они не думали ни о чем об этом, но главное, они не проводили никакой десталинизации.

Мало того, при Ельцине коммунистическая партия была оправдана по суду. Никто тогда не признал, что это направление преступно, что Сталин был тираном.

В отдельных художественных произведениях это говорилось, но на государственном уровне об этом не позаботились. Не было сказано, что это была тяжелая, ужасная страница нашей истории.

Би-би-си: А сейчас поздно это делать?

НС: Словами сейчас уже ничего не изменишь, сейчас нужны только действия. Сейчас людей можно убеждать только изменениями реальной жизни в стране. Надо побеждать коррупцию, надо делать честные выборы, надо социальную несправедливость уничтожать, надо повышать уровень жизни людей. Сейчас слова не помогут, только раздражат. Словесные баталии только разделяют людей.

Би-би-си: Есть ли опасность, что такие времена могут вернуться?

НС: По-моему, она нулевая. От рынка обратно никто не повернет. Для того, чтобы это время вернулось, нужно военной силой, страхом заставить всех людей молчать. Это невозможно, даже если бы этого захотели. А я уверена, что нынешняя власть этого не хочет.

Они, может быть, действуют недостаточно умно, но они капиталисты, немножко дикие капиталисты, они плохо, несправедливо, грязно насаждают капитализм, и с этим нужно бороться, но они, конечно, не хотят, чтобы такое повторилось.

Допустим, что оппозиционеры найдут такого лидера, который придет и скажет: «я буду новым Сталиным!» Но это нереально при интернете, при том, что большое количество людей уже ездило за границу. Опасности нового сталинизма нет абсолютно, другое дело, что оппозиция пользуется этим и пугает саму себя.

Би-би-си: Может ли сегодня повесть, подобная «Одному дню Ивана Денисовича», изменить страну?

НС: Нет. Только при тоталитаризме или автократии слово может быть настолько мощным, чтобы «разбивать бетон». Это бывает только тогда, когда все запрещено. Слово приобретает особую силу, как праща, пущенная в Голиафа. А сегодня каждый может говорить что угодно, и эти слова уже столько не весят. Это закон, который не зависит от таланта. При демократии вообще все духовные вещи весят меньше.