Валерий Борщёв. Почему советская власть боялась Солженицына? Беседу вел Владимир Кара-Мурза

Валерий Борщёв

Почему советская власть боялась Солженицына?

Беседу вел Владимир Кара-Мурза

(Радио Свобода. 2014. 13 февраля. URL: http://www.svoboda.org/content/transcript/25262655.html)

Владимир Кара-Мурза: Ровно 40 лет назад, 13 февраля 1974 года, великий русский писатель и гуманист Александр Исаевич Солженицын был изгнан из России, со своей родины, и обречен на долгие 20 лет эмиграции.

«Бодался телёнок с дубом»: почему советская власть так боялась автора «Архипелага ГУЛАГ»? Об этом мы беседуем с правозащитником Валерием Борщёвым и поэтом Юрием Кублановским.

Валерий Васильевич, какими вам запомнились 12 и 13 февраля 1974 года?

Валерий Борщёв: У нас было ощущение апокалипсиса. Перед этим мы ждали, что что-то произойдет. Потому что 28 декабря 1973 года за границей был опубликован «Архипелаг ГУЛАГ», и вскоре же началась его трансляция по ВВС, по «Немецкой волне». Мы записывали «Архипелаг» на свои магнитофоны. Потом садились за машинки. Мы жили в напряжении. Когда произошел арест, мы поняли, что это все. Это точка. Сейчас пойдут повальные аресты, пойдут тотальные репрессии. Потому что если они подняли руку на Александра Исаевича, а потом довольно быстро разошелся слух, что ему вменяют 64-ю, расстрельную статью, мы почувствовали, что все это очень страшно.

Владимир Кара-Мурза: Юрий Михайлович, какой вам запомнилась атмосфера тех дней?

Юрий Кублановский: Атмосфера тех дней, кстати, потом повторилась, когда мы узнали о высылке Андрея Сахарова в Горький. Действительно, казалось, что наступает какой-то принципиально новый период существования коммунистического режима. Ждалось, что он резко ужесточится. Но я не верил все-таки, что Александра Исаевича советская власть решиться посадить. Я ожидал, что будет высылка, — и вздохнул с облегчением, когда она произошла. Но было ощущение катастрофы, сиротства. Когда великий гражданин оказывается уже не рядом с тобой, не на одной с тобой земле, не на одной с тобой территории, а за «железным занавесом», — возникло ощущение сиротства и того, что надо учиться жить без Александра Исаевича.

Я тогда, к сожалению, был вне Москвы и не мог выступить в открытую в его поддержку и защиту. Но через два года я написал открытое письмо ко всем нам, где призвал всех своих современников, кому дорога правда, русская культура и память о жертвах коммунистического режима, бороться за возвращение Александра Исаевича в Россию.

Владимир Кара-Мурза: Вы тоже работали в «Комсомольской правде». Какие-то были письма…

Валерий Борщёв: Да, у нас было возмущение, потому что когда «Комсомольская правда» включилась в травлю Солженицына, и это была мощная газетная травля. Ну, ладно «Правда», которая написала, что он предатель, — но даже почитаемая в интеллигентских кругах «Литературная газета» опозорилась. У нас пошел протест. Когда они стали публиковать по поводу Александра Исаевича гнусности, я сказал Льву Корнешову, главному редактору «Комсомольской правды», что именно по этой причине я ухожу из редакции. И я действительно ушел в 1974 году из «Комсомольской правды».

Юра прав. Этот акт нас сплотил, соединил. Мы сблизились с отцом Глебом Якуниным, с отцом Дмитрием Дудко, с отцом Александром Менем. Лева Регельсон написал прекрасное письмо, когда выслали из страны Александра Исаевича, что «Архипелаг ГУЛАГ» оживил тех мертвых, которых вы убили». Сама книга, самое появление «Архипелага» вселило надежду, что может быть суд. «Архипелаг ГУЛАГ» давал полное основание для такого суда. Я считаю величайшей исторической трагедией, что этот суд не состоялся.

Александр Исаевич перед публикацией «Архипелага ГУЛАГ» написал письмо к вождям. Он давал как бы зацепку властям — откажитесь от этого прошлого, это не ваше. Сбросьте с плеч, пусть это будет покаяние. Пусть это будет возвращение к другой жизни. И это очень важно! 12 февраля, в день ареста, на столе у него лежало «Жить не по лжи». Кэгэбэшники не заметили. Это осталось. Если бы им хватило мужества, мудрости признать, что это не они ГУЛАГ делали. Но, увы, эта власть оказалась безответственной и бездарной.

Владимир Кара-Мурза: Наталья Дмитриевна Солженицына хранит подробные воспоминания о тех днях.

Наталья Солженицына: Мы понимали, что какие-то меры репрессивные от власти наверняка будут. Мы были к этому готовы. Даже на бытовом уровне — были собраны вещи. Так что не было неожиданностью, когда накануне 12 февраля его арестовали. А на следующий день, когда его выслали, сначала все было очень неясно, были неясны сообщения — летит, не летит, было очень тревожно. Когда, наконец, выяснилось, что его действительно выслали, он позвонил домой, было понятно, что он жив, — это было колоссальное облегчение и счастье, которое очень скоро сменилось страшной горечью. Потому что понятно было, что вскоре и мы, и наши дети будут лишены родины, может быть, навсегда. Так что, эти два дня я никогда не забуду.

Владимир Кара-Мурза: В чем иезуитство этого наказания? Поделитесь вашим опытом.

Юрий Кублановский: Тут сравнивать не приходится. Меня не держали в «Лефортове» накануне моего отъезда. Мне просто пригрозили, а это совсем другое дело. Иезуитство в том, что хотели писателя, вся корневая система которого в России, в родном языке, сослать на чужбину, пересадить на чужую почву, думая, что это могучее дерево на чужой земле может увянуть, высохнуть. Посадить не решились, потому что это был бы грандиозный международный скандал. А вот выслать и там дать ему засохнуть — это было дано. Слава Богу, у Александра Исаевича была сверхзадача — написание романа о русской революции, где он хотел вскрыть все механизмы этой исторической трагедии. Он на ней сосредоточился, и все эти годы изгнания работал. И они прошли для него в плодотворной творческой писательской деятельности.

Владимир Кара-Мурза: Валерий Васильевич, как вы дальше следили за судьбой Александра Исаевича?

Валерий Борщёв: Эмиграция часто была уделом забвения. Человек терялся. О нем забывали. Он переставал иметь влияние на российское общество. С Александром Исаевичем не так. И дело не только в том, что он продолжал работать над этим своим романом, выполняя свою миссию. Он давал потрясающие интервью. Он произносил прекрасные речи. Каждое его выступление, каждая его статья в самиздате у нас распространялись. Для нас это было очень важно. В забвении он не был. Влиять на страну он влиял очень сильно.

Владимир Кара-Мурза: Диссидент Владимир Буковский, спустя два года также вкусил горький хлеб изгнания.

Владимир Буковский: За глаза мы были знакомы давно, еще в Москве. Какие-то бумаги его через меня шли на Запад. А лично мы встретились с ним в 2007 году, в первый раз, когда я приехал в Америку. У него в Вермонте я трое суток жил. С того момента мы поддерживали отношения. Я всегда к нему относился с большим уважением. Даже если у нас и бывали разногласия, несовпадения взглядов — это обычное дело. Он сделал очень много. Не будем забывать, что на его книге «Архипелаг ГУЛАГ» повернулось отношение Запада ко всем этим делам. До этого книг было много, но это не производило впечатления на западную интеллигенцию.

Владимир Кара-Мурза: Удалось ли Александру Исаевичу сохранить бойцовский дух, дух сопротивления, оказавшись в незнакомой обстановке в эмиграции?

Юрий Кублановский: Он оставался самим собой, именно благодаря работе, поразительной работоспособности. Он держал руку на пульсе и отечества, и мировой политики.

Владимир Кара-Мурза: Валерий Васильевич, когда вы вступили в переписку с Александром Исаевичем?

Валерий Борщёв: Писать из Советского Союза было невозможно. Он-то знал о нашей деятельности. Я с отцом Глебом был в Комитете защиты прав верующих. Он знал отца Дмитрия Дудко, отца Александра Меня. Но как раз в 1990 году я стал депутатом. Мы приехали к отцу Виктору Потапову в Вашингтон. Тогда я ему написал письмо о том, что у нас происходит. Он ответил. Когда вернулся Александр Исаевич, он был как бы чужаком. Но не только Александр Исаевич. Все мы, которые начинали это движение (религиозное, демократическое), тоже были чужаками. Но Александр Исаевич своими идеями держал нас в напряжении. А когда пришли 90-е годы, пришли другие люди, они вежливо кивали головой, но, тем не менее, они были другие.

Владимир Кара-Мурза: Почему советским пропагандистам не удалось изобразить Александра Исаевича в глазах соотечественников как «литературного власовца» и «врага народа»?

Юрий Кублановский: Потому что «слово правды весь мир перетянет». То, что говорил Солженицын, было безупречно, — с точки зрения правды, с точки зрения полного бескорыстия. От него и от его слова шел моральный свет. В этом смысле он наследовал другим великим русским писателям — и сам лично преумножил этот свет. Сейчас трудно себе представить такое звучание слова. Возможно, Александр Исаевич — последний русский писатель и, может быть, вообще в мире последний писатель, чье слово имело значение за пределами художественной литературы и оказывало влияние на общество, на жизнь каждого из нас.

Солженицын — это эпоха. Сейчас уже, к сожалению, нет таких людей, таких писателей. Нет той почвы, на которой всходили такие люди. Ведь корнями он уходил еще в дореволюционную Россию, хоть и воспитывался в 30-е годы, в советские времена. Это удивительный особый феномен и, безусловно, самая крупная личность, самый крупный русский писатель ХХ столетия.

Владимир Кара-Мурза: Журналист Владимир Кара-Мурза-младший организует в США серию памятных мероприятий, приуроченных к 40-й годовщине изгнания Александра Солженицына.

Владимир Кара-Мурза-младший: Александр Исаевич Солженицын, на мой взгляд, сыграл огромную позитивную роль в истории нашей страны. Его «Архипелаг ГУЛАГ» нанес мощнейший удар по тоталитарной коммунистической системе. Мы с Владимиром Буковским представляем в Вашингтоне англоязычную версию документального фильма о советских диссидентах — «Они выбирали свободу». Этот фильм об этом движении диссидентов, фактически небольшой горстке людей, оружием которых было только слово и чувство собственного достоинства.

Солженицына пытались запугать, устрашить, пытались переманить на свою сторону советские власти и т. д. А в результате просто выслали из страны. Он был первым, кто был выслан по решению Президиума Верховного Совета СССР. Это тоже было признание поражения советской власти, даже в тюрьме эти люди, противостоявшие лживому коммунистическому режиму, оказались слишком опасными для советской власти. Такие люди как Буковский, Гинзбург.

Владимир Кара-Мурза: Когда Александр Исаевич вернулся, он был разочарован тем, что он увидел?

Валерий Борщёв: Да, он был разочарован. У него создалось ощущение, что общественный процесс идет не в ту сторону. Я бы так драматично не оценивал, но на поверхности, на виду оказались не те люди, которые осуществляли бы его идеи. Он настаивал на том, чтобы он знал, кого он выбирает, лично знал. Это был правильный путь. Сразу воплотить тогда это было сложно. Но нельзя было от этого отмахнуться. Если бы тогда всерьез его идеи обсуждались, если бы тогда всерьез стали бы искать какой-то путь развития... Он не был понят. И в этом трагедия страны.

Владимир Кара-Мурза: Вовремя Александр Исаевич вернулся?

Юрий Кублановский: Конечно, хотелось видеть Александр Исаевича в России не в 1994, а в 1991 году. Он приехал, когда криминальная революция уже гуляла в России в полную силу. Он совершенно по-другому мыслил. Он ехал к своему народу, в свою страну, говорил всегда то, что считал нужным. Если бы Александра Исаевича не было с нами в 90-е годы, совсем другой была бы Россия. Он обогатил ее нравственный, культурный, моральный ландшафт. Я почувствовал огромное сиротство, когда он скончался.

Владимир Кара-Мурза: Как ваши товарищи относились к его общению с президентом Путиным?

Валерий Борщёв: Надо сказать, это несколько шокировало. Я отнесся к этому более терпимо. Александр Исаевич надеялся на перемены в стране. Это была, конечно, ошибка, но всякий человек мог ошибиться. Это сложный вопрос. У Александра Исаевича был серьезный подход к этому вопросу. Я с ним это не обсуждал. Тем не менее, это не снижало авторитет Александра Исаевича ни в коей мере.

Владимир Кара-Мурза: Должен ли даже великий писатель быть столь близок к власти как это допустил Александр Исаевич в последние годы своей жизни?

Юрий Кублановский: Я никогда не ощущал, что Александр Исаевич был близок к власти. То, что один или два раза у него побывал Путин, о его близости к власти еще не говорит. Слишком уж разнилась фигура Солженицына с той реальностью, которую мы имели и имеем. Солженицын не был пламенным революционером. Так что, я считаю, что эти встречи вполне объяснимы, а в чем-то даже конструктивны. От Путина мы услышали про задачи власти о сбережении народа. Соблюдается эта задача или не соблюдается — другое дело. Но сформулирована-то она была именно Солженицыным. Солженицын пытался ее донести сначала до ельцинского руководства, потом до путинского. Я сторонник диалога с властями.

Владимир Кара-Мурза: Адекватно ли место Солженицына сейчас в общественной жизни, в школьной программе? Не обкорнали ли «Архипелаг ГУЛАГ» для школьника?

Валерий Борщёв: Конечно, обкорнали. Он в сущности выведен в факультативное положение. И самое главное, что об этом говорится далеко не везде глубоко и серьезно.

Владимир Кара-Мурза: Не слишком ли адаптировали творение Александра Исаевича для современного читателя?

Юрий Кублановский: Разве вышел какой-то адаптированный «Архипелаг ГУЛАГ» вне Натальи Дмитриевны, вне ее разрешения? Я про это ничего не знаю.

Владимир Кара-Мурза: Есть сокращенный вариант, краткий курс для школьников. Вроде бы вышедший с ее согласия.

Юрий Кублановский: Это такая объемная вещь, что сейчас нет на нее читателя. Сокращений она требует. Уходит читатель. Уходит книжная культура. Поэтому на такие большие литературные объемы сейчас, к сожалению, нет читателя. Так что приходится сокращать. Но я верю во вкус Натальи Дмитриевны, в ее понимание, в ее редакторские возможности, о которых сам Солженицын говорил неоднократно.

Владимир Кара-Мурза: Актуален ли сегодня Солженицын для наших современников?

Валерий Борщёв: Несомненно! Да, читатель, воспитанный на самиздате, уходит, но приходит новое поколение, для которого эти идеи опять возрождаются.