Жорж Нива. 7 вопросов французскому слависту

Жорж Нива

7 вопросов французскому слависту

Беседу вела Елена Стрельникова

(Эксперт Online. Русский репортер. 2015. №7 (383). 5 марта. URL: http://expert.ru/russian_reporter/2015/07/7-zhorzhu-niva-frantsuzskomu-slavistu/?1)

Фото: Григорий Сысоев/РИА Новости

«Русский француз» Жорж Нива прочел в Петербурге курс открытых лекций о Солженицыне. Профессор Женевского университета объяснил, почему этот великий писатель стал «историком и эпическим сказителем поневоле». «РР» поинтересовался, какое секретное знание о России можно получить, глядя на нее со стороны, и почему молодые французы предпочитают русским писателям китайских.

1. Вы приехали в Россию читать лекции о Солженицыне. Получается, француз знает Солженицына лучше русских?

Этого не скажу, но я изучаю Солженицына начиная с его первого публичного выступления. В 1962 году я получил по подписке ноябрьский номер «Нового мира», где напечатали «Один день Ивана Денисовича». С тех пор читал все его публикации по мере их появления, такое случается редко. Хорошо, что в современной России писателя читают и изучают. Но, c одной стороны, есть своеобразный культ Солженицына — музеи, поклонники, — а с другой — до сих пор его противники клевещут на него в интернете. Он классик, как Достоевский, Толстой, Тургенев и Салтыков-Щедрин. Но тот факт, что он занимает это место, окружен каким-то неспокойствием.

2. Может быть, это значит, что Солженицын еще жив?

Да, возможно. К Хайдеггеру во Франции также относятся по-разному. В обоих случаях это следы некоей гражданской войны в умах — плохо переваренного прошлого. Солженицын дал нам настоящий урок — «жить не по лжи», который ничуть не потерял актуальности, хотя некоторые детали его идеологической позиции устарели.

3. Какие?

Александр Исаевич был абсолютно убежден, что на Западе при отсутствии мужества победит коммунизм. Он ошибался. Некоторые глубинные характеристики Европы он не понял. Видел поверхностные черты вроде вырождения морали, но не заметил главное: что демократия как система борющихся политических лагерей и гражданского диалога — не слабость, а сила.

4. Недавно в Le Monde вы сказали, что интеллектуальное сотрудничество между Францией и Россией никогда не было таким сильным, как в последние годы. В чем это выражается?

Le Monde предложил ответить на вопросы о новом расколе во французском общественном мнении по поводу России. Я сказал, что ситуация еще не повредила культурным связям, да и не должна культура от этого пострадать. Мы во Франции неплохо знаем нынешнюю русскую литературу. Улицкую перевели до того, как она стала популярна в России. Мои любимые авторы Марк Харитонов и Андрей Дмитриев переведены и известны. Не говоря уж о любимцах публики, таких как Сорокин, Пелевин или Прилепин. Но в целом интерес к России со стороны молодых французов уменьшается. Их, скорее, увлекают Китай, США, Бразилия. Россия больше не будущее человечества. Во время диссидентства Солженицын был великим уроком поведения. А сейчас с кого взять пример? Диссидентских голосов не слышно. А игровая, издевательская литература у нас есть и своя.

5. Что вы знаете о России такого, чего не знаем мы сами?

Нынешняя Россия думает о себе как о «не-Европе», о «русском мире». Русский мир существует — я его люблю. Но он вписывается в европейский мир вместе с польским, голландским, французским мирами. Уверен, настанет время восстановить понятие «европейского дома», которое выдвинул Михаил Горбачев. Россия занимает огромную часть Азии, соседствует с Китаем, но «азиатского дома» для нее нет. У нас есть общая крыша, и она европейская — от Бретани до Владивостока.

6. Как построить европейский дом?

Восстановить диалог, потому что Европа — это прежде всего диалог. Франко-немецкая дружба — это такое чудо. Кто бы думал! Я ведь видел оккупацию. Когда Россия и Украина вступят в настоящий диалог, он даст новое дыхание всей Европе.

7. Солженицын согласился бы с вами?

Солженицын по матери был украинцем. В «Красном Колесе» он изображает своего деда Щербака, который говорит на украинском языке. Прозаик с симпатией пишет об украинских националистах, которых видел в ГУЛАГе. Для него все восточно-славянские братья должны остаться в союзе — но без принуждения. Так я его понимаю. А европейцем Солженицын был даже больше, чем сам думал. Незабываемые диалоги в романе «В круге первом» тому доказательство. Это роман не менее европейский, чем «Волшебная гора» Томаса Манна.