Леонид Бородин. Солженицын-читатель

Леонид Бородин

Солженицын-читатель

Прочитав в своё время всё написанное Александром Исаевичем, разумеется, всё, что в разные времена было так или иначе доступно прочтению, поимел я тогда дерзость полагать, что, по меньшей мере, самое главное об авторе мне понятно и известно. Таковому суждению в немалой мере способствовала та искренность, каковой сопровождалось каждое высказанное или написанное им слово.

В те, теперь уже давние, времена каждый из нас собственным путём шёл к пониманию социальной реальности, потому отнюдь не всякое суждение, устно или письменно высказанное Солженицыным, принималось безоговорочно. К примеру, лично на меня известное «Письмо вождям» произвело двойственное впечатление, и, когда Мелик Агурский предложил участие в самиздатском сборнике, посвящённом этому документу, помню, что, сев за машинку, я долго не мог сдвинуться дальше заголовка статьи, каковой объявился как бы сам собой. «Подвиг во имя истины вопреки реальности» — так звучал заголовок.

Подвиг? Безусловно. Марксизм как маразм — истина. Но вот адресат? Вожди? Какие вожди? Вождь был один — Сталин. После себя он оставил приказчиков-управ­ля­ющих, начисто лишённых социально-творческих задатков. Единственное, на что были пригодны «приказчики», — это на сохранение статус-кво, и только в этом направлении смели в большей или меньшей степени проявлять инициативы. Призывать их отказаться от марксизма, по моему мнению, было равносильно предложению повыбрасываться им из окон своих кабинетов. Примерно в таком ключе и состоялся текст статьи.

Однако ж, как ни странно, именно этот документ Александра Исаевича спустя какое-то время приоткрыл мне ранее неизвестную сторону личности автора. По чувству долга стучаться даже в глухо запертые двери, даже без надежды быть услышанным, или, напротив, быть услышанным и отвергнутым, наказанным за дерзость, — то ведь, по сути, подлинно христианское деяние, не столько разумом продиктованное, сколько праведной надеждой на то, что ни одна личность, ни один человек, как бы дурно он ни был славен, не может быть отвергнут безоговорочно без того, чтобы не поиметь шанса на преображение.

Не будучи в те годы лично знаком с Александром Исаевичем, я, как и все близкие мне по настроениям люди, внимательно следил за его творческой и социальной деятельностью. И в мордовские, и пермские лагеря доходило почти каждое слово человека, уже пребывавшего в изгнании, но в нашем сознании остававшегося рядом, только будто бы где-то в ближайшей зоне или в соседней камере.

Разные слухи доходили до нас. Что, мол, затворник Вермонта общения чурается, пишет «эпохалку», Россия теперь ему лишь проклятая сторона. Несогласные, мы всё же и представить себе не могли, сколь пристален был пригляд Солженицына ко всему, что происходит на Родине.

Моё личное знакомство с Александром Исаевичем обернулось подлинным открытием таких качеств этого человека, о каковых даже не подозревал. Знал — неслыханно работоспособен, так вот и представлял: с утра до вечера пишет, читает нужную для работы литературу и снова пишет, и ничего лишнего на рабочих столах.

Но вот в конце нашей первой встречи подаёт мне Александр Исаевич пачку печатных листов и говорит, что специально отпечатал свои рукописные замечания, которые делал там, на чужбине, читая мои повести. Просит, чтоб я передал Распутину и Белову, что если им интересно, то он готов передать и им...

Дома, раскрыв листки, испытал сущее потрясение. Разбор текстов был столь дотошен, что, думаю, для любого писателя, если, конечно, он уже не забронзовел, было бы величайшим счастьем стать объектом внимания такого литературного критика. Язык, стиль, сюжет — всё если плохо, то без малейшего снисхождения, если хорошо, то похвалой с другим человеком и поделиться как-то даже и неудобно.

Ни одно действующее лицо повести или романа не оставлено без внимания, ни одна языковая или стилистическая небрежность не пропущена, и выговор суров и безжалостен. Так вот открыл я для себя Солженицына-читателя. Об одном эпизоде скажу чуть подробнее. Уже вернувшись в Россию, читал Александр Исаевич мою повесть «Царица смуты». По прочтении опять же предложил мне ознакомиться с его замечаниями.

В целом повесть он принял. К слову сказать, некоторые мои писания он не принял категорически, и должен заметить, что это надо уметь — категорически не принять работу и при этом не обидеть, не задеть самолюбия автора.

Случилось так, что, когда повесть уже была почти закончена, я обнаружил в ней весьма существенный сюжетный прокол, расстроился, почти на месяц отставил работу, временами, однако ж, напрягаясь — как бы исправить сюжетный просчёт. В итоге нашёл, как мне казалось, идеальный вариант. Он и был идеальным, поскольку никто из читавших повесть не споткнулся на искусной, но искусственной «зацементовке» в сюжете.

Александр Исаевич просчитал мой недодел элементарно. И, соответственно, разнёс со свойственной ему прямотой.

Ну и, наконец, последний случай, когда я имел возможность убедиться в высочайшем профессионализме Солженицына читателя-критика. Вышедшая недавно в издательстве «Молодая гвардия» моя книга мемуарного характера писалась тяжело, она явно не складывалась. Почти в отчаянии, насмелился я обратиться за помощью к Александру Исаевичу. Зная его загруженность, я фактически злоупотребил его добрым ко мне отношением.

Текст объёмом около пятнадцати авторских оказался не просто прочитанным — вычитанным. Напротив каждого без исключения абзаца пометки: плюс, минус, вопрос, ремарка. И приложение — две страницы рекомендаций по общей организации текста. И при том ни малейшей попытки так или иначе вмешаться в содержание. Советы исключительно организационного плана и несколько справедливых нареканий по стилистике.

Конечно, далеко не со всеми рекомендациями я справился, получилась книга или, скажем, не очень, то отдельный разговор, но без помощи Александра Исаевича она не ушла бы в редакцию и по сей день.

Сам не бездельник, я, тем не менее, не могу представить, когда успевает Солженицын, к примеру, отслеживать журнальную периодику. Однажды на встрече с публицистами журнала «Москва» Александр Исаевич почти каждому так или иначе высказал своё отношение к его статьям, чем были весьма поражены наши авторы, считавшие, что столь занятому человеку не до них, грешных.

И спрашиваю я сам себя: так что же это за явление в нашей культуре — Александр Исаевич Солженицын?

И пробую ответить: великий работник! Дай ему, Господь, сил, здоровья и лéта!