Георгий Гачев. Человек судьбы в поле открытого боя

Георгий Гачев

Человек судьбы в поле открытого боя

Александр Исаевич Солженицын — титаническая фигура среди многих важных и талантливых писателей, политиков, мыслителей. Человек Судьбы — как Александр (Македонский), Наполеон, Лев Толстой… С миссией. Кого Бог ведёт, пока не исполнит, на что призван. Это — чудо: среди стольких ураганов и рифов по бурному морю века проведён его корабль, что потонуть и разбиться мог на каждом перегоне с 20 и до вот 85 лет. Война, арест, лагерь, рак. Подпольное писательство — создан шедевр русской прозы «Один день Ивана Денисовича»: с ним вышиб дно и вышел вон — на свет Божий мирового Слова и Истории, и вот уже на виду подсвечен!.. Но это ему всё не то: он снова зарывается в келью, мастерит эпопею документально-историческую «Архипелаг ГУЛАГ», где убийственное оружие, пуще водородной бомбы, чтобы сразить чудовище Власти, как отмститель за миллионы.

Но Солженицын уже на виду, известен «органам», за ним ведут слежку и охоту, как на опасного зверя, и могли запросто укокошить на любой поляне иль повороте шоссе, но он с волчьей ухваткой опытного зэка ускользает, обдуривает разленившихся салаг — детективная история пуще Штирлица, записанная им в весёлой книге «Бодался телёнок с дубом». Как Геракл с Гидрой: один воин в поле открытого боя (иль Давид против Голиафа) при одушевляющих волнах поддержки народа. И не один бой, а целая кампания выиграна, война двадцатилетняя — от ссылки и рака до Нобелевской премии и «выдворения» с родины.

И далее баталии — уже с чужой земли. В опровержение, что, «когда гремят пушки, музы молчат», сам и пушка (в войну — боевой артиллерист!), и муза. Разгорается творчество — и писателя, и историка, и публициста, и издателя… Теперь брань — уже на два фронта. Корыстный Запад его использует в «холодной войне» против СССР и коммунизма, но он не по-ихнему воюет: в чужом стане оказывается русский партизан. И он их обличает: живут не по существу, а по мнимости, утратили истинные ценности…

И опять один в поле воин… Правда, уже немало развелось воителей-эмигрантов, из укрытия стреляющих. Но чтоб в открытую и со всех сторон (и от «своих») удары отбивать — это он один. Ибо — ГЕРОЙ: такая в нём стать. Добрыня Никитич, чудо-богатырь — именно сказочный и метафизический: зэк-замарашка в робе, Ща-854, вдруг разрастается в великана, кто тягается с воинством целого государства. Как полубог в сравнении с антропосами нормальной величины.

Один? Нет — в семье! Вот откуда ещё ему Божье благословение на подкрепу и долгую жизнь подано: удалось создать дивную семью как своё царство-государство, остров Буян в холодном жестоком мире. Чýдная молодая жена, умница, соратница-сотрудница (как и Достоевскому Анна Григорьевна) и мать троих сыновей. И это уже её, Натальи Дмитриевны, подвиг с ним рядом. Ибо интеллектуально-творческая женщина в век феминизма норовит утверждаться как самость, а не любить и рожать. А тут как народная русская мать долг обезлюдевающей России исполнила! И в этом ещё патриотический образец нам — Солженицын и его семья!..

И далее Бог (Судьба?) ведёт: триумфальный возврат на Родину — везенье! И тут уже, как мудрый аксакал, «многоопытный муж» — и в познании человека, и в знании путей истории — подаёт продуманные идеи народу, советы политикам: «Как нам обустроить Россию?». И не его вина, а беда нам, что власть замкнула слух и заглушила его голос — его, кто по существу второй центр власти — Ума и Совести, каков был Лев Толстой в Ясной Поляне…

Нет, оничтожить его не удастся: больно крупен и смел. И творческое плодоношение продолжается — двухтомная эпопея «Двести лет вместе» о трудном супружестве, о совместимости и несовместимости тканей разных этносов, русского и еврейского, сведённых путями Истории на жилплощадь одной страны… Тоже драматическое повествование в открытом им жанре «художественного исследования», в коем и «Архипелаг ГУЛАГ», и «Красное Колесо», где писатель в стремлении исповедать пути Истории сотворяет текст, имеющий и научное, и художественное значение.

Обдумывая Солженицына, его дело и творчество, перечитал «Один день Ивана Денисовича», перелистал «Архипелаг», освежил в памяти романы «В круге первом» и «Раковый корпус» — и неожиданный эффект: ВКУС ЖИЗНИ мощно излучается из этих книг. В них и испытания истории (а страдания — тоже ценность!), и жизнестойкость, и красота человека! Одухотворённый писатель, орган божественного Слова, смог записать эти трагические опыты и нам принести в дар — и уму, и воле жить, и любить Бытие и каждого человека, и не унывать, а находить Божий дар в каждой мелочишке существования.

И когда ты уныл и тебе жить не мило: «Откупори шампанского бутылку / Иль перечти “Женитьбу Фигаро”», как советовал Сальери Моцарту, но с ещё пущим эффектом — перечти «Один день» или «Архипелаг», и на тебя нахлынет ощущение неслыханного счастья в том, что ты можешь хоть по правой, хоть по левой стороне улицы идти — вольный! — остановиться, созерцать куст рябины, книжку читать, на бумаге мысль записать, себе кашу сварить, на жену и детей миловзоры бросать…

В темах и в стиле Солженицына — и размах ума, и воображение, проницающие вечные проблемы Бытия, Истории, Духа, и вглядывание в детальки мгновенного существования нашего, житейского. «Генерализация и мелочность», как Толстой обозначил этот двуединый принцип писательства.

Очень важно: откуда он? Не из столиц, а из России, а ведь между ними — «дистанция огромного размера» в жизнеощущении и понимании мира и человека. Он — с Дона, со Ставрополья, с Экибастуза (лагерь в Казахстане), потом из Рязани, писал в деревне Рождество и в «укрывище»: давали ему приют как страннику, калике перехожему, Чуковский в Переделкине, Ростропович в Жуковке, как ранее люди за честь полагали принимать безбытного философа — Сократа, Сковороду… Принципиальный провинциал, а не москвич, петербуржец, столичанин. То-то за «земства» ратует! С активности низов народа начать возрождать Россию.

Язык, слог его — речь народного русского человека, живая поросль от корней слов, что он чутко слышит и естественные неологизмы рожает: им создан «Словарь языкового расширения», примыкая к словарю Даля — против языкового сужения на трёп попсы. Текст Солженицына — родник воды ключевой. «И неподкупный голос мой / Был эхо русского народа». Эти пушкинские слова первее всех относимы к Солженицыну.