Татьяна Автократова. «Смерть Вазир-Мухтара» Ю.Н. Тынянова в оценке Солженицына-критика

Татьяна Автократова
(Тюмень)

«Смерть Вазир-Мухтара» Ю.Н. Тынянова в оценке Солженицына-критика

(http://frgf.utmn.ru/last/No14/text09.htm)

В последнее время большое внимание исследователей литературы 20 века обращено к творчеству А.И. Солженицына. Оно изучается в различных аспектах. Активно открылся А.И. Солженицын в новом качестве в связи с публикацией в 90-е годы статей под общим названием «Из литературной коллекции». В этих материалах мы видим Солженицына как критика. Нужно отметить, что эта сторона деятельности А.И. Солженицына, судя по библиографии П. Спиваковского, изданной в 1999 г. и последующим библиографическим источникам, еще мало изучена. Особое внимание уделено его статье об И. Бродском, но предметом специального исследования эти публикации не стали.

В условиях, когда названный аспект творчества Солженицына мало изучен, знакомство с заметками «Из литературной коллекции» позволит увидеть, как в них проявляется Солженицын-критик, выявить особенности литературно-эстетической позиции писателя. Мы решили обратиться к статье Солженицына «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова».

Знаменательно обращение А.И. Солженицына именно к этому писателю, именно к этому произведению: «Это — нужный роман, он лежит на магистральной дороге русской литературы и как бы сам просился быть написанным» [1]. «Смерть Вазир-Мухтара», несомненно, получил признание, А. Солженицын считает, что заслуга Тынянова в том, что он взялся написать, «а то б никто не написал, это — обогащение русского романа», хотя «большой удачей не назовешь» [2]. Уже в том, как подана оценка этого признания, чувствуется противоречие. Солженицын приводит слова Л.Я. Гинзбург из ее дневника: «Удивительный образец какой-то мелкой гениальности. Роман скорее истерический, чем исторический. Неумение видеть и понимать людей» [3]. Есть также и момент политического осуждения у самого Солженицына: «Только что уж это за выбор? — по эпохе оторвавшись от советскости — утвердиться еще и еще одним из толмачей безнадежно мрачного освещения русского ХIХ века?» [4].

Для нас важно понять суть этих противоречий, понять, почему Солженицын называет роман «нужным». Как и Тынянов, это видно из названия «Смерть Вазир-Мухтара», Солженицын обращается прежде всего к личности А.С. Грибоедова. Его интересует в романе факт, исторический документ и характер его использования, средства раскрытия характера героя и жанровая специфика произведения.

Представление Солженицына об особенностях жанра исторического романа проявляется в его суждениях о «Смерти Вазир-Мухтара»: «Нет высоты общего понимания российской истории (где нашла бы место и оценка всей нашей закавказской завоевательной авантюры). И — нет проникновения как бы в “спинной мозг” жизни» [5]. А тем более для него важно проявление этих качеств в «Смерти Вазир-Мухтара» Ю. Тынянова, потому что его волнует вопрос о высоте Российской действительности. Для того чтобы проникнуть в «спинной мозг» жизни, Ю. Тынянову недостает оценки событий, он лишь «проходит» политическую «корку событий», роману не хватает эмоциональности автора, нужной для того, чтобы превратить хронологическую последовательность в роман, отражающий Россию вообще и Россию тех лет в частности. Не всегда в размышлениях об особенностях исторического романа ставится вопрос о выражении авторской позиции, для Солженицына это очень важно: авторская позиция должна быть выражена, более того, эмоционально выражена.

И опять о «высоте» России: «Декабристская» пристрастность взгляда, да, скажу, и — холодность к России, этому «мышьему государству», — подвинули Тынянова на ложный шаг: открыть книгу зло-памфлетным введением, совершенно ненатуральным… Вся противороссийская традиция, какая была когда в прошлые века, — вся здесь» [6].

Стоит обратить внимание и на постоянные оговорки А.И. Солженицына в скобках: точно ли так было исторически? а уже наверно так? и так далее. О чем это говорит? А.И. Солженицын не доверяет Ю.Н. Тынянову? Он постоянно проверяет, контролирует почти все исторические события, происходящие в романе. В работе Л.П. Александровой «Советский исторический роман и вопросы историзма» приведены слова И. Франко: «Исторические документы дают ему (художнику) единичные черты к характеристике времени, бледные контуры людей и событий» [7]. Вопрос о соотношении факта, исторического документа и вымысла всегда волнует художника, обращающегося к исторической теме. В книге «Как мы пишем» сам Ю.Н. Тынянов рассуждает о своем недоверии к документам. Вообще литературоведы по-разному смотрят на достоверность истории в интерпретации Ю.Н. Тынянова: Б. Шкловский, Л. Цырлин считают, что Ю.Н. Тынянов умеет читать документ, умеет использовать исторические факты для создания образа, но оба сходятся во мнении, что у него нет чувства расстояния. А. Немзер удивляется: «Миллионные тиражи превращают тыняновское повествование в своего рода “истину в последней инстанции”. С другой стороны, более или менее энергичные действия критиков, литературоведов, историков постоянно разрушают… образ» [8]. Г.А. Левинтон считает, что Ю.Н. Тынянов и не пытался скрыть вымысел: достаточно посмотреть на различные трактовки одинаковых ситуаций в разных его романах. Литературоведы, занимающиеся историческим романом, пользуются терминами вымысел, домысел, которые служат для создания исторической правды, в домысле «додумываются» и раскрываются потенциальные возможности факта. Сама эта формулировка «додумываются» говорит о замене, преувеличении исторического факта. Неслучаен вопрос А.И. Солженицына: «Тут есть соблазн: выдавать и дальнейшие угадки, гипотезы — в одном слитном ряду с добротным фактическим материалом?» [9]. А.И. Солженицына волнует не столько вопрос достоверности фактов, сколько вопрос: зачем эти факты использованы в романе: «Местами это воспринимаешь как авторскую брезгливость к материалу и к персонажам» [10].

Солженицын сторонник фактографической точности. К тому же выражает свое приятие и неприятие конкретного исторического факта, исходя из того, как сам оценивает исторические события. Так, он категорически против мнения Ю. Тынянова по поводу Петра и Николая: «Казни прощались Николаю, как и Петру» Да разве сравнимо? пять прямых мятежников — или вся изуродованная Петром народная жизнь? Безответственно бросил Тынянов да еще как бы приписал Грибоедову эту мысль» [11]. Это очень субъективное мнение. В таком подходе определяется подход А.И. Солженицына к истории — он часто бывает неудовлетворен не столько тем, как точно говорит Тынянов, сколько тем, что его оценка событий иная.

А.И. Солженицын, по его собственным словам, взялся читать книгу из-за возможности узнать что-то о А.С. Грибоедове — писалась как раз к столетию смерти А.С. Грибоедова. Но А.С. Грибоедов как писатель, по мнению А.И. Солженицына, в романе почти не выступает. А.И. Солженицын делает упор на слове писатель. Например, Л. Цырлин на эту тему писал: «Тынянова интересуют не качества персонажей — отрицательные и положительные, его интересует смысл этих качеств, их идейный знаменатель» [12]. Этот идейный знаменатель, по мнению Л. Цырлина, — измена. Герой у Ю. Тынянова обречен на измену. Все персонажи вовлечены в измену. Это поколение измены. Б. Шкловский считает Грибоедова человеком уничтоженного поколения, также поколения измены. А. Солженицына не трогают проблемы измены поколения, его взгляд сфокусирован на манере Ю. Тынянова описывать характер, в данном случае — характер Грибоедова не доработан, последовательно выписаны мужество и твердая воля Грибоедова, в образе соединены долг и патриотизм, но нет главного. Нет духовно высокого писателя — Грибоедова. А может быть для Тынянова главное — не Грибоедов, а образец декабристов? — спрашивает Солженицын. В связи с этим возникает другой вопрос: «Ось романа недостаточно сфокусирована на характере Грибоедова, стержень произведения многократно расплывается, расслаивается» [13]. Солженицына это не устраивает, для него важна каждая личность, каждая линия судьбы. Здесь два момента: первое, требовательность Солженицына с точки зрения художественного мастерства, и второе, для него важна личность того, о ком говорит автор произведения. Это усиливает остроту постановки вопроса: если писатель обращается еще и к личности, исторически значимой, намного труднее соблюсти достоверность, не потеряв личность, не разбив представления о человеке.

Большинство исследователей творчества Тынянова говорят о его умении через образ героя описать основные события, место и время этих событий, а Солженицына интересуют герои, как они написаны. Сам он, разбирая комедию «Горе от ума» еще в лагере, приходит к выводу, что «Грибоедов невольно выписал Молчалина как бы неуязвимым для критики Чацкого» [14]. Не под этим ли углом зрения Тынянов пишет о Грибоедове: «Дело ясное: он играл Молчалина», Солженицын высказывает предположение, что это Тынянов пишет «смутным намеком, о себе».

Солженицын рассуждает о раскрытии образа Грибоедова через его отношения с другими героями, опять же более с точки зрения своего субъективного восприятия, чем художественного мастерства автора романа. Здесь проявляются особенности писательской критики Солженицына: начиная говорить о конкретных исторических фактах и лицах, отходит от анализа романа, больше рассуждая о самих фактах, о своем отношении к ним.

Но это не значит, что он забывает, что анализирует художественное произведение, в том числе, его интересует композиция романа, он замечает много неудач: «Авторская манера: струнная напряженность над каждой страницей, как если б он боялся оказаться ниже заданной нормы. В этом — нервность <…> Он хочет достичь афористичности (и несколько неплохих афоризмов есть, а есть и вздорные перлы) — но разве хватит такого на роман?» [15] Действие течет вяло, роман разворачивается по рассудку. Солженицыну это мешает в раскрытии характера героя.

Сам Александр Исаевич, не претендуя на теорию категории жанра, тем не менее уделяет внимание жанровой принадлежности глав, эпизодов, говорит об использовании формы дневника — высказывает мнение, что это «свежо», о приеме лекции: «История кавказской критики как лекция — не смею критиковать, поскольку сам обзорными главами пользуюсь куда шире (подчеркнуто — Т.А.)» [16].

Большое значение Солженицын придает языку: «Во фразах разнообразит синтаксис, порядок слов. Но не совсем удачно частит с местоимением «он» вместо «Грибоедов» — хочет достичь напряженной значимости, а возникает просто грамматическая несообразность, путаница смысла, неряшливость, сбивающая чтение». Солженицын обращает внимание на некоторые выражения. В его замечаниях проявляется личностное отношение: «Молодецки отслуженный молебен» — Хлестко, но не справедливо»; проявляется чутье художника: «“Грибоедов повис у Нины на губах” — Плохо», «“Только звуки и были прохладны” — Хорошо»; он выделяет афористичные фразы: «“Ощущение беззащитных городов сильнее всякой другой тоски на земле” — Ощущение горожанина» [17].

А. Солженицын очень хвалит ряд находок: висящие полуничьи мысли в косвенной форме, выраженные не как мысль отчетливого персонажа, вероятно, для А.И. Солженицына-писателя кажется интересным такой подход.

Статья о романе Тынянова очень подробная. Автор помнит, что Тынянов теоретик, может быть, Солженицын хотел, разбирая роман, почерпнуть что-то новое для себя. Особое внимание он уделил не только историческому документу, факту, средствам раскрытия характера героя и жанровой специфике романа, но обращался к композиции, и языку, и авторской манере Тынянова.

Солженицын в этих рассуждениях раскрылся и как писатель, и как критик. Для него важна в историческом романе фактографическая точность, но, анализируя роман, Солженицын очень субъективно относится и к истории, и к герою. Часто его не устраивает мнение автора по какому-либо вопросу, даже исторически верно раскрытому, потому что точка зрения автора не совпадает с его, Солженицына, взглядом на это событие. Также субъективно воспринимает Солженицын и героя.

Таким образом, эта статья А.И. Солженицына подтверждает известную истину о том, что в работе писателя-критика в большей степени раскрывается его творческая индивидуальность, и анализ этой статьи позволил нам в определенной степени узнать что-то новое об особенностях литературно-эстетической позиции Солженицына.

[1] Солженицын А.И. «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова: из литературной коллекции // Новый мир. 1997. № 4. С. 199.

[2] Там же. С. 199.

[3] Там же.

[4] Там же.

[5] Там же. С. 195.

[6] Там же. С. 194.

[7] Александрова Л.П. Советский исторический роман и вопросы историзма. Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1971. С. 103.

[8] Немзер А. Литература против истории: заметки о «Смерти Вазир-Мухтара» // Дружба народов. 1991. № 6. С. 241.

[9] Солженицын А.И. «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова. С. 195.

[10] Там же.

[11] Там же. С. 194.

[12] Цырлин Л. Тынянов-беллетрист. Л., 1935.

[13] Солженицын А.И. «Смерть Вазир-Мухтара» Юрия Тынянова. С. 191.

[14] Там же. С. 192.

[15] Там же. С. 195.

[16] Там же. С. 196.

[17] Там же. С. 195.