Генрих Бёлль. Нужно всегда идти дальше

Генрих Бёлль

Нужно всегда идти дальше

Александр Солженицын и его лагерная книга «Архипелаг ГУЛАГ»

Кое-кто из умных людей — в разных политических лагерях — теперь, после опубликования книги «Архипелаг ГУЛАГ», обязательно скажет, что Солженицын зашел все-таки слишком уж далеко, а потому, дескать, пусть и винит себя самого за возможные последствия. Другие, еще более умные люди, потирают руки в предвкушении политических и финансовых выгод.

Однако в данном случае не важно, что люди умные покачивают головами, а еще более умные потирают руки. Ведь Солженицын знал, чем рискует. И он сознательно пошел на этот риск, тем более что уже привык к клевете и преследованиям в их весьма гнусной форме (например, если среди ночи некий «пьяный» начинает «случайно» трезвонить в дверь именно его квартиры, которая, разумеется, находится под постоянным наблюдением, то вот это я и называю весьма гнусными формами преследования).

«Архипелаг ГУЛАГ» — это история, так она и названа Солженицыным, а мотивы ее публикации вполне очевидны: писатель стремится привлечь внимание мировой общественности (что, возможно, послужит определенной защитой) к тем людям, кто упомянут в «Архипелаге ГУЛАГ», к его оставшимся в живых свидетелям; а кроме того, эта книга — «наш общий дружный памятник всем замученным и убитым». «Архипелаг ГУЛАГ» является документальным подтверждением фактов, что уже известны мировой общественности по многочисленным публикациям; вот как характеризует Александр Солженицын в своей книге те десятилетия террора: «…вас арестовывает странник, остановившийся у вас на ночь Христа ради; вас арестовывает монтер, пришедший снять показания счетчика, вас арестовывает велосипедист, столкнувшийся с вами на улице; железнодорожный кондуктор, шофер такси, служащий сберегательной кассы и киноадминистратор».

Даже самых рьяных противников Солженицына должно удивлять его бесстрашие, у них должна вызывать уважение та неколебимая твердость, с какой он продолжает работу и публикацию своих произведений. Однако ни удивления, ни уважения ждать не приходится. На это нет даже намека.

Одним из постыднейших фактов в истории Союза советских писателей останется то обстоятельство, что он всегда исключает своих членов как раз тогда, когда они находятся в опасности или в опале — вспомним Ахматову, Зощенко, Пастернака, Солженицына. А ведь «Один день Ивана Денисовича» вышел в свет с явного одобрения Хрущева у главного редактора, с которым Солженицын дружил и память которого почтил на его похоронах,— речь идет об Александре Твардовском, коего вряд ли кто-либо решится назвать пособником империализма. Он пал вместе с Солженицыным. Если вспомнить, что поводом для исключения Солженицына из Союза писателей послужил роман «Раковый корпус», кстати уже набранный, и если к тому же учесть, что до сих пор неясно и, видно, навсегда уже останется неясным, кто же все-таки добивался исключения и по каким, собственно, мотивам, то к вероятным мотивам политического характера можно вполне добавить ревность и зависть самого что ни на есть обывательского толка.

Прочие писатели должны бы уразуметь, что писатель, столь предательски изгнанный и лишенный всяческой поддержки, не вправе сдаваться, идти на малейшие уступки, отступать даже на миллиметр, и, возможно, настанет день — я не теряю такой надежды,— когда ненависть, ослепление, клевета, травля и гнусные преследования сменятся пониманием того, что этот человек страдает я борется не только за себя самого, нет, речь идет о большем, гораздо большем, а именно о том, что в конечном счете послужит авторитету и престижу самого же Советского Союза.

Ведь и процесс, называемый «десталинизацией», начался в 1956 году в самом Советском Союзе, а «литературным сигналом» его начала стала публикация «Одного дня Ивана Денисовича», состоявшаяся по инициативе Твардовского и с одобрения, а может, даже при активном содействии Хрущева. Открылся шлюз, который вскоре вновь оказался закрытым, ибо накопившийся исторический материал грозил обернуться потопом: в результате, так сказать, последовавшего оттока часть материалов попала в «самиздат». Было бы лучше оставить шлюз открытым, я говорю это безо всякого высокомерия или желания поучать; просто я уверен, что процесс, начатый в 1956 году, неостановим. Бессмысленно зачислять каждого, кто обращается к неопровержимым да и неопровергаемым ужасам сталинизма, в расхожую, пошлую, мещанскую категорию «очернителей». Те кто якобы очерняют, на самом деле стремятся к очищению, залогом которого призвана стать международная огласка фактов, ибо проблема эта не только советская.

Высказывались опасения (они прозвучали и на заседании международного ПЕН-клуба 24 мая 1973 года), что подписание Советским Союзом всемирной конвенции по охране авторских прав не принесет советским авторам ни свободы, ни каких-либо выгод. Опасения оказались справедливыми, и, похоже, что первый тому наглядный урок будет преподан на примере Солженицына,

Западное толкование авторского права, из которого исходит всемирная конвенция, предполагает, что писатель сам выбирает себе литагента или издателя. Например, немецкий писатель вполне может передать свою рукопись на немецком языке японскому агенту, который и будет представлять его права во всем мире. Кроме того, западное толкование авторского права предполагает независимость зарубежных изданий от изданий внутри страны. Так, книги южноамериканских писателей, которые не могут быть опубликованы на родине по политическим мотивам, появляются в США или в Испании.

Социалистические страны не признают этого западного толкования авторского права. Исключения из общего правила бывали скорее уступками, да я то они сопровождались и угрозами, бранью, допросами и грабительским урезанием авторского гонорара (особенно это относится к ЧССР). И если руководитель недавно созданного советского агентства по охране авторских прав Борис Панкин заявляет, что собирается принять меры против распространения произведений Солженицына за рубежом, то по крайней мере западным издателям угроза эта кажется пустой и странной, ибо следствием ее могут стать лишь бесконечные и бессмысленные тяжбы (да и в каком суде?). Серьезной эта угроза станет лишь тогда, когда на Западе заинтересуются в качестве «менового товара» произведениями известных и читаемых советских писателей, не прослывших «очернителями».

Если руководитель советского государственного агентства по охране авторских ирав Борис Панкин утверждает, что данная проблема является сугубо внутренним делом Советского Союза, то остается одно лишь средство — вмешательство международной общественности. Во вмешательстве нас обвиняют постоянно, И вот тут я хочу сказать, что советские участники международных форумов неизменно — причем с полным правом и это должно стать обычным на подобных форумах — вмешиваются в наши внутренние дела. Например, то, что говорят именно нам, писателям ФРГ, о дешевых военно-при­клю­чен­че­ских («ландсеровских») книжонках — это вмешательство, но, я подчеркиваю, отнюдь не нежелательное, ибо изнутри литературного цеха порой и не разглядишь некоторых губительных феноменов издательской политики.

Теперь, стало быть, все повторится — клевета, брань, преследования, психологическая война против Солженицына. В ход пойдут привычные статьи в соответствующих газетах и журналах. Нас вновь заклеймят поборниками «холодной войны». Коллеги станут отмежевываться от Солженицына, будут участвовать в его поругании.

Спрашиваю себя и секретарей, а также рядовых членов Союза советских писателей: неужели так будет всегда, неужели вечно? Неужели это не прекратится, пока терпение Солженицына и его близких не будет исчерпано или пока их не выкинут вон? Ведь речь идет о писателе, который внутри своей же страны находится вне закона и совершенно беззащитен. Солженицын лишен возможности взывать своими публикациями к согражданам, поэтому ему остается одно только средство — обратиться к мировой общественности, что он и делает своей книгой «Архипелаг ГУЛАГ».

Есть единственный выход, и я скажу о нем здесь, каким бы сумасбродным он ни показался: нужно опубликовать эту книгу в Советском Союзе.

Пусть заранее известно, какой будет — официальная и неофициальная — критика, зато советские читатели получат возможность проверить на себе, на своих родных и близких, как воплощает Солженицын в слове этот ужасный период советской истории; ведь, как явствует из книги «Архипелаг ГУЛАГ», мир лагерных островков простирался по всей стране, врезался в города, нависал над дорогами, он был и остается до сих пор. Его можно назвать постоянно сегодняшним днем прошлого страха. Я прекрасно сознаю все сумасбродство моего предложения опубликовать Солженицына в Советском Союзе, однако порою сумасбродство оказывается единственно реалистическим выходом. Такая великая страна, как Советский Союз, который, видимо, действительно заинтересован в разрядке международной напряженности, не может позволить себе слишком долго сохранять то напряжение внутреннее, обусловленное прошлым, еще незабытым страхом, который и стремится запечатлеть Солженицын.

Здесь необходимо сказать несколько слов о проблеме аплодисментов с чужой стороны. Я уже не раз обстоятельно и решительно отвечал на провокации шпрингеровской прессы. Господин Левенталь из ЦДФ [1] и ряд католических изданий прекрасно знают, что хвала их для меня противнее всякой хулы. И довольно об этом. Даже критика с чужой стороны меня не задевает.

Повторяю снова: я отдаю себе отчет в своих действиях, никто меня на них не подталкивал и не подбивал. Если я я заведен на ложный путь, то только самим собою.

Остаюсь при своем мнения: Солженицын зашел настолько далеко, насколько и должен пойти писатель. Должен ли он идти еще дальше — решать ему, и только ему одному.

Насколько далеко зайдут его противники — в Союзе советских писателей, в редакциях соответствующих газет и журналов, в инстанциях, заведующих культурой, это уже вопрос не личного, нравственного выбора, а вопрос злоупотребления властью. Саму игру его противники давно проиграли. Им нужно в этом признаться и избрать единственно возможный, сумасбродный путь. Нам же не стоит слитком заноситься.

Пусть это было давно, но не в столь уж отдаленном прошлом, когда немецкое посольство в Париже выступило с протестом против демонстрации фильма «Ночь и туман» Жана Кейроля на Каннском фестивале; а то, что, будучи немецким писателем, который порой выезжает за границу, слышишь от наших дипломатов — так ведь это все та же старая песня об «очернителях». И еще заметим, что освобождению Амальрика, пусть и состоявшемуся лишь de facto, а не de jure, посвящено куда меньше заголовков в наших газетах, чем его аресту.

1974

Перевод с немецкого В. ХЛЕБНИКОВА

[1] Вторая программа телевидения ФРГ. — Прим. перев.