Андрей Ранчин. «Повествованье в отмеренных сроках»: о генезисе подзаголовка в «Красном Колесе» А.И. Солженицына
Андрей Ранчин Уникальность жанра «Красного
Колеса» (именующегося в исследовательской литературе обычно эпопеей) очевидна.
Соответственно, на первый взгляд, не имеет аналогов в устойчивой жанровой
номенклатуре и жанр, обозначенный в подзаголовке произведения – «повествованье
в отмеренных сроках». Представляется, однако, что у этого определения есть
аналог и образец, но не в литературе Нового времени, а в древнерусской
словесности. Это древнейшая дошедшая до нас летопись, известная под сокращённым
заглавием «Повесть временных лет» [1]. Среди медиевистов нет единодушия
по поводу перевода выражения «Повесть временных лет»; неоднозначно трактуется
семантика эпитета «временные». Господствует традиция переводить его как
«минувшие»; именно так переводит заглавие летописи, например, Д.С. Лихачев:
«Вот повести минувших лет» [2]. Но в
комментарии к тексту летописи Д.С. Лихачев, аргументируя такой перевод,
приводит и иную точку зрения, высказанную известным лингвистом И.И. Срезневским.
Приведу этот комментарий полностью, в связи с его важностью для дальнейших
рассуждений о солженицынском подзаголовке: «слово “времяньных” очень часто
переводится “повременных”. Так, в частности, понимает это слово И.И. Срезневский.
Заглавие “Повести времяньных лет” переводится им следующим образом: “Рассказ
повременный о прошедших годах” (см.: Срезневский И.И. Материалы
для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1893. Т. 1.
Стб. 319). Однако, как указывалось в лингвистической литературе, этот
перевод не может считаться правильным. Определение “времяньных” относится не к
слову “повести”, а к слову “лет”. “Времяньных” значит “минувших”, “прошедших”.
Именно в таком значении это слово употребляется в переводе Хроники Георгия
Амартола. Ср.: “Начало временьныхъ царствъ” (в названии одного из разделов).
Учитывая значение греческого текста, который лежит в основе этого места,
выражение это следует перевести — “Начало прошлых царств” (Истрин В.М. Хроника
Георгия Амартола. Пгр., 1920. Т. 1. С. 9). Показания перевода Хроники
Георгия Амартола особенно важны, так как исследованиями В.М. Истрина
показана принадлежность этого перевода древнерусскому (а не болгарскому, как
думали раньше) переводчику XI
в. (Истрин В.М. Хроника Георгия Амартола. Пгр., 1922.
Т. 2. С. 268–309). Так же точно понял значение слова “времяньных” в XVI в. и составитель так
называемого Тверского сборника, переведший название “Повести временных лет” следующим
образом: “Повести древних лет”. Название “Се повҍсти времяньных лҍт»
дал своему труду летописец, перерабатывавший собранный им исторический материал
за прошлые годы. Составитель “Повести временных лет” неоднократно подчёркивает
и в самом тексте своего труда, что он пишет о
прошлом» [3]. Конечно, если принимать этот
перевод заглавия древнерусского летописного свода, то выражение «повествованье
в отмеренных сроках» у А.И. Солженицына утрачивает соотнесённость с
«Повестью временных лет». Но совершенно не очевидно, что автор «Красного
Колеса» придерживается именно этого толкования. А.И. Солженицын мог отдать
предпочтение толкованию лексемы «временные» в «Материалах для словаря
древнерусского языка», составленных таким авторитетным языковедом и знатоком древнерусской
книжности, как И.И. Срезневский. (Непосредственно знакомство А.И. Солженицына,
глубоко и профессионально интересовавшегося лексикой русского языка,
написавшего «Некоторые грамматические соображения» и составившего собственный
«Словарь языкового расширения», можно считать несомненным.) Между прочим,
аргументация, приведённая Д. С. Лихачёвым, небесспорна (данные
славянского перевода Хроники Георгия Амартола свидетельствуют скорее против
отстаиваемого им перевода, а замена исходного «времяньных» на «древних» в
Тверском сборнике XVI в.
— всего лишь факт позднейшего осмысления этого эпитета) [4]. Кроме того, писатель мог уловить
сходство заглавия летописи с речением Христа из Деяний святых апостолов. После
воскресения Христова ученики вопрошают Иисуса: «они, сойдясь, спрашивали Его,
говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю? Он же сказал им: не ваше дело
знать времена и сроки, которые Отец положил в своей власти» (Деян. 1: 6–7,
текст Синодального перевода). В этом фрагменте русского перевода Деяний и в
подзаголовке книги А. И. Солженицына совпадает лексема «сроки», но
при этом библейский текст вроде бы совсем непохож на заглавие летописи. Но в церковнославянском
переводе сходство с заглавием летописного свода становится несомненным: «Рече
же къ нимъ: нҍсть ваше разумети времена и лҍта, яже Отецъ положи во
своей власти» (цитата из перевода т. н. Елизаветинской Библии, орфография
модернизирована). Лингвисты обратили внимание на
сходство этого речения и заглавия летописи относительно недавно; при этом
заглавие летописи интерпретируется как трансформация вероятной исходной формы
славянского перевода Деяний апостолов – «врҍменъ ни лҍтъ» – в
«времяньных лҍт»; это выражение встречается в славянских списках Деяний
апостолов [5]. Создатель «Красного Колеса»,
прекрасно знающий как русскую, так и славянскую Библию, возможно, отметил для
себя параллель между заглавием «Повести временных лет» и речением Христа из
Деяний апостолов — ранее, чем это было сделано филологами. В Деяниях апостолов речение
Христа имеет эсхатологический смысл: в нём говорится о Втором пришествии. По
мнению И.Н. Данилевского (впрочем, на мой взгляд, далеко не бесспорному [6]), в
заглавии «Повести временных лет» выражение «временные лета» также обладает
эсхатологической семантикой, а мотивы ожидания близкого конца света проходят
через весь текст летописного свода [7]. Эсхатологическая семантика
«времен и лет / времен и сроков» в Деяниях апостолов, несомненно, значима
для А.И. Солженицына – автора «Красного Колеса», в котором изображается
гибель, конец старой, тысячелетней России. Показательны в солженицынском
произведении мотивы дьявольского искушения и Антихристова соблазна (Парвус,
революционеры, опьянённая обманчивым воздухом свободы либеральная интеллигенция)
и символы катастрофы (главный из них и заглавный – Красное Колесо, отражённое
на одном из «экранов» текста). Подзаголовок «Красного Колеса»
соотнесён одновременно и с «Повестью временных лет», как бы являясь одним из
возможных переводов её заглавия на русский язык, и, вероятно, с речением Христа
из Деяний апостолов. «Повесть временных лет» –
произведение сложного состава: «беллетризованные» сюжетные сказания сочетаются
в нём с отступлениями-комментариями летописца, исполненными пророческого пафоса
и с эмоционально как будто бы нейтральными записями; в текст включены документы
(договоры русских с греками). «Сущность стиля летописи состоит в чередовании
заметок и повествований. Заметки образуют общий монотонный фон, на котором
повествования выделяются своей яркой красочностью и живостью. Если
рассматривать летопись как эстетическое целое, то её можно сравнить с
медальонной живописью, где яркие медальоны то тут, то там прорисованы по одноцветному
спокойному фону» (Н.С. Трубецкой) [8]. Солженицынское «повествованье в
отмеренных сроках» строится отчасти по такому же принципу: беллетристические
фрагменты соседствуют с историческими обзорами, с отступлениями, наделёнными
отстранённостью (надличностным характером) и одновременно эмоциональностью
пророческой речи, и с реальными документами и извлечениями из них или
фрагментами, их «реферирующими». В «Красном Колесе» есть и пласт, который очень
похож именно на набор кратких летописных записей: в «Апреле Семнадцатого» это
три «фрагмента народоправства» (гл. 8, «Фрагменты народоправства — Петроград»,
гл. 16, «Фрагменты народоправства – провинция», гл. 22, «Фрагменты
народоправства – деревня»). В некотором — не совсем условном
и не сугубо метафорическом — смысле «Красное Колесо» может быть названо
«летописью Александра Солженицына» [9]. Подобно
тому как летопись не есть ни исторический, ни литературный текст (это, в
некотором смысле, пра- и предыстория и пра- и предлитература), так и в «узлах»
«Красного Колеса». «Трудность и медленность, с какими создавались первые “узлы”
“Красного Колеса”, подчёркивают двусмысленность той двойной роли, которую он на
себя берёт, — романиста и историка» (Ж. Нива) [10].
«Летописный» принцип повествования связан с представлением писателя о смерти
«классического» жанра исторического романа [11].
По характеристике Ж. Нива, в «Красном Колесе» «[с]вязь обеспечивается ни
временем завоевания (как у Бальзака), ни биологическим временем (как у
Толстого), ни временем припоминания (как у Пруста), но устремлённостью времени
к будущему» [12]. Но
устремлённость в будущее (к концу времён, к Страшному Суду) — это и есть
конструктивный принцип летописи, имеющей чётко очерченное начало повествования
в событиях прошлого, но открытой в будущее. В «узлах» А.И. Солженицын
последовательно прибегает к такому приёму, как введение пословиц в функции
концовок в отдельных фрагментах текста, их своеобразных итоговых обобщающих
высказываний. На этот приём обратил внимание ещё один из первых авторов,
писавших о «Красном Колесе» (точнее, о его первом «узле», «Августе Четырнадцатого»),
Л. Ржевский: «Стремление опереться на пословицу как на народную мудрость,
самородок народного языка, сказалось особенно в последнем романе “Август четырнадцатого”.
Там Солженицын иной раз использует пословицы как своего рода “эпиграфы
наоборот”: они замыкают главу, как бы подытоживая авторскую оценку рассказанного.
Так, например, предпоследняя, 63‑я, глава романа, где говорится о том,
как великий князь в ответ на рапорт о разгроме Самсоновской армии получает
известие, что государь приказал перевести в ставку чудотворную икону, кончается
пословицей: “Молитвой квашни не замесишь”» [13]. В другом месте книги Л. Ржевского
та же мысль высказана несколько иначе и на ином примере: «Своеобразно — словно
бы “эпиграфы наоборот” — использованы в “узле первом” пословицы, стоящие в
конце некоторых глав и как бы дающие пояснительное “резюме”. Пословицей: НЕ НАМИ НЕПРАВДА СТАЛАСЬ, НЕ
НАМИ И КОНЧИТСЯ — замыкается последняя глава
книги — финиш миссии Воротынцева, когда горячий его обличительный доклад
отвергается Ставкой» [14]. Л. Ржевский тонко подметил,
что эти пословичные концовки глав приобретают в «Красном Колесе» функцию
эпиграфа. (Впрочем, будучи семантически связаны с предшествующими главами,
формально они отделены графически, «звёздочками», и от предшествующих, и от
последующих глав.) Однако едва ли критик безусловно
прав, приписывая им «резюмирующую» семантику. Как показал В.М. Живов,
паремиологические тексты в составе солженицынского произведения далеко не
всегда выражают авторскую точку зрения на происходящее [15].
Добавлю, что эту же структурную позицию в конце главы могут занимать и тексты,
с авторской точкой зрения никак позитивно не соотносящиеся и, более того, ей
противоречащие. Так, в конец 8-й главы «Апреля Семнадцатого» поставлены строки
из «проекта народного гимна» «Ради величия…», разительно контрастирующие с
оценкой автором постфевральской «вакханалии». Пословичные концовки глав могут
быть соотнесены с пословицами и поговорками, включенными в текст «Повести
временных лет»: «погибоша аки обре», «пищаньци волъчья хвоста бҍгають»,
«бҍда аки в Роднҍ» [16]. Эти
пословицы и поговорки – своеобразный след события в народной памяти, его
фиксация надличностным сознанием, знак, остающийся в истории от произошедшего.
Пословицы в «Красном Колесе» наделены аналогичной семантической функцией [17]. Это
словно обломки «исторического фольклора», оставленные ушедшей волной истории на
страницах солженицынской «летописи». Особенная позиция этих пословиц,
как и других форм «эпиграфов-наоборот» — между главами, в некоем семантическом
вакууме, — выводит их за пределы ткани повествования, за которую
непосредственно «отвечает» автор, — подобно тому как пословицы и поговорки в
летописи не принадлежат к свидетельствам самого летописца. Монтаж, доминантный принцип
поэтики в «Красном Колесе», связывается исследователями с модернистским
дискурсом (о значимости для него модернистской поэтики говорил и сам писатель) [18]. Но он
может иметь и иной образец в словесности. Это дискурс летописный. [1] Полное заглавие в самом раннем, Лаврентьевском списке ( [2] Там же. С. 143. А.И. Солженицыну, начинавшему писать «Красное
Колесо», несомненно, должно было быть известно первое издание «Повести
временных лет» в серии «Литературные памятники» (М.; Л., 1950. Т. 1–2, текст и
перевод — в т. 1). Это классическое и наиболее известное и авторитетное
воспроизведение текста древней летописи. [3] Лихачёв Д.С. Комментарии // Там же. С. 379. Разрядка Д.С. Лихачёва.
— А.Р. До Д.С. Лихачёва на необходимости переводить слово
«временные» как «минувшие» настаивали Н.К. Никольский (Никольский Н.К.
«Повесть временных лет» как источник для истории начального периода русской письменности
и культуры (К вопросу о древнейшем русском летописании) // Сборник по
русскому языку и словесности. Л., 1930. Т. 2, вып. 1. С. 41) и
Ф.П. Филин (Филин Ф.П. Лексика русского литературного языка
древнерусской эпохи (по материалам летописей) // Учёные записки Ленинградского
государственного педагогического института им. А.И. Герцена. 1949. Т. 80.
С. 109); аргументы всех троих исследователей во многом совпадают. [4] Гиппиус А.А. «Повесть временных лет»: о возможном происхождении и
значении названия // Из истории русской культуры. М., 2000. Т. 1: Древняя
Русь. С. 449–451. В настоящее время в медиевистике преобладает не мнение о
древнерусском происхождении перевода хроники Георгия Амартола, на которое ссылается
Д.С. Лихачёв, а версия о переводе хроники в Болгарии. См. обзор литературы
в дополнениях к комментариям Д.С. Лихачёва, принадлежащих М.Б. Свердлову:
Свердлов М.Б. Дополнения // Повесть временных
лет. С. 585. Добавлю, что в одном из вариантов заглавия Хроники
Георгия Амартола в славянских переводах («Книгы временьныя и образныя Георгия
Мниха») и в заглавии перед второй книгой хроники «Начало временьным книгам
Георгия Мниха» (Истрин В. М. Хроника Георгия
Амартола. С. 53) слово «временьныя» также едва ли может быть истолковано как
«минувшие». В переводе славянского текста Георгия Амартола на современный
русский язык, принадлежащем В. А. Матвеенко и
Л. И. Щёголевой, приведённый выше вариант заглавия хроники оставлен
без перевода — «Книги временные и образные». См.: Матвеенко В. А.,
Щёголева Л. И. Временник Георгия Мниха (Хроника Георгия
Амартола). Русский текст, комментарий, указатели. М., 2000. С. 35. [5] Гиппиус А.А. 1) «Повесть временных лет»: к вопросу об интерпретации
названия // Семиотика культуры: Тезисы докладов Всесоюзной школы-семинара по
семиотике культуры. 8–18 сентября 1988 года. Архангельск, 1988. С. 63–66;
2) «Повесть временных лет»: о возможном происхождении и значении названия // Из
истории русской культуры. М.,
2000. Т. 1. Древняя Русь. С. 448-460;
Lunt H. 1) On Interpeting the Russian Primary Chronicle: The
Year 1037 // Slavic and East European Journal. 1988. Vol. 32; 2) Повҍсть врҍменьныхъ лҍтъ or Повҍсть врҍменъ и лҍтъ // Paleoslavica. 1997. Vol. 5. P. 317–326. [6] См. об этом: Ранчин А.М., Лаушкин А.В. К вопросу о библеизмах
в древнерусском летописании // Вопр. истории. 2002. № 1. С. 131–135. [7] Данилевский И.Н. 1) Замысел и название Повести временных лет //
Отечественная история. 1995. № 5. С. 101–109; 2) Древняя Русь глазами
современников и потомков (IX–XII вв.): курс лекций: учебное пособие для
студентов вузов. М., 1998. С. 354. [8] Трубецкой Н.С. Лекции по древнерусской литературе / пер. с
нем. М.А. Журинской // Трубецкой Н.С. История.
Культура. Язык. М., 1995. С. 568. [9]См. об этом подробнее: Ранчин А. Летопись Александра Солженицына
// Стрелец: Альманах литературы, искусства и общественно-политической
мысли. 1995. № 1 (75). С. 176–192. [10] Нива Ж. Солженицын / пер. с франц. С. Маркиша в
сотрудничестве с автором. М., 1992. С. 154. [11] См. об этом: Там же. С. 74. [12] Там же. С. 178. [13] Ржевский Л. Творец и подвиг: очерки по творчеству Александра
Солженицына. Frankfurt/Main, 1972. С. 46. [14] Там же. С. 132. [15] Живов В. Как вращается «Красное Колесо» // Новый мир. 1992. № 3.
С. 246–250. [16] Повесть временных лет. С. 10 (недатированная начальная часть летописи), с. 35
(годовая статья 6488/980 г.), с. 39 (годовая статья 6492/984 г.). [17] Это именно аналогия, а не тождество. Пословицы и поговорки в «Повести временных
лет» — действительно след событий прошлого, о чём говорят сохранённые в
них нарицательные («обре», «пищаньци» — производное от реки Пищани / Пищаны) и
собственные (город Родня, «волъчий хвостъ» – первоначально имя воеводы князя
Владимира Святославича). А пословицы в «Красном Колесе», естественно,
генетически никак не связаны с изображаемыми в книге А.И. Солженицына событиями
1914–1917 гг. Так, речение «ПРИШЁЛ СБОКУ, А БЕРЁТ В СТРОКУ», следующее за 9‑й
главой «Апреля Семнадцатого», посвящённой Ленину и большевикам, хотя с ними и
ассоциируется, естественно, не от этих событий производно. [18] Ориентация автора «Красного Колеса» на модернистскую поэтику повествования
точно отмечена, к примеру, В.М. Живовым (Живов В. Как
вращается «Красное Колесо»). Но мнение о постмодернистской природе этого
произведения, высказанное В.М. Живовым, я разделить никак не могу; впрочем,
возможно, это скорее некий эпатирующий и провокативный, игровой «жест» автора
статьи, а не характеристика, претендующая на бесспорную серьёзность.
Андрей Ранчин. «Повествованье в отмеренных сроках»: о генезисе подзаголовка в «Красном Колесе» А.И. Солженицына
МГУ им. М.В. Ломоносова«Повествованье в отмеренных сроках»:
о генезисе подзаголовка в «Красном Колесе» А.И. Солженицына