Воодушевлены, разочарованы, смущены

 Воодушевлены, разочарованы, смущены

---

 

Воодушевлены, разочарованы, смущены

Обсуждение статьи А.И. Солженицына
в интеллектуальном клубе «Свободное слово» 12 ноября 1990 г.

 

Валентин Толстых, доктор философских наук:

— Появление эссе А.И. Солженицына вызвало в мире самое противоречивое отношение — от восторгов до протестов. Все пять лет перестройки Солженицын молчал, не выражая своего мнения по поводу происходящих в стране изменений и процессов. Теперь «вермонтский отшельник» высказался — и что же? Одни его пророчеством вооду­шев­лены, другие — разочарованы или по крайней мере смущены.

Многих этот документ застал врасплох, вверг в состояние растерянности. И знаете — чем? Не конкретностью своих предложений по «обустройству России», каковые замечены и довольно активно обсуждаются. А своей целостностью, всеохватностью, по­пыт­кой представить «русский вопрос» не только как национальный, но и общемировой вопрос. Это интеллектуальный вызов всей нашей, складывающейся на наших глазах и при нашем непосредственном участии «перестроечной», весьма противоречивой и пёстрой иде­о­логии.

Ценность этого документа-проекта в том, что он приглашает и позволяет подняться на новый уровень осмысления общественного процесса, происходящего у нас под именем «перестройка», как выясняется сейчас, не очень-то определённого в своих целях и будущих очертаниях…

 

Вадим Межуев, доктор философских наук:

— Как мне представляется, ведущей для Солженицына идеей, лежащей в основе всех его предложений, является идея национального возрождения России. Обвиняя коммунистов в том, что они насильственно свернули Россию с её национального пути развития, вызвав тем самым небывалый моральный кризис общества, писатель видит её спасение в возвращении к своим национальным корням и истокам. Главный вопрос, который ставит и решает Солженицын, — вопрос о том, что есть Россия как национальное образование и каким образом это национальное должно проявиться в её политическом, экономическом и культурном устройстве. Национальный вопрос здесь решающий, определяющий все остальные, заключающий в себе как бы внутренний критерий всех возможных и желаемых преобразований. Но именно в выдвижении этого критерия на первый план и заключена основная трудность, поскольку процесс национального самоопределения России ещё далеко не закончен в наши дни.

 

Кирилл Разлогов, доктор искусствоведения:

— Какое это имеет отношение к тому, что происходит.

Думаю, что косвенное, поскольку Россия многократно, со времён патриарха Никона, доказала свою способность противостоять попыткам, условно говоря, модер­ни­за­ции. Разбилась столыпинская попытка модернизации, разбилась октябрьская попытка что-то изменить, разобьётся ещё одна попытка. И каждый раз это превращается как бы в нечто новое, своё, но на той же самой базе. Если и нынешняя попытка модернизации разобьётся, то мы должны исходя из этого текста признать, что у России нет будущего, что она обре­чена, что наше смутное время перетряхнёт её и вместо четвёртой части мира останется огромное количество мелких кусочков.

 

Леонид Греков, издатель:

— Посильные соображения Солженицына не стыкуются с реальной жизнью. Возь­ми­те, скажем, его рассуждение о том, что Россия должна разделиться. Почему? Чтобы не было перемеса, не было перемола национальностей, но ведь вся история России состоит из перемола и перемеса!

 

Андрей Герасимов, кинорежиссёр:

—  эссе ярко зафиксирована сегодняшняя ситуация, но вызывают недоумение и разочарование попытки заглянуть в будущее, даже ближайшее будущее. Я думаю, что сегодня совершенно неплодотворно искать национальные корни глубоко в истории — кто где жил, чья земля исконная, чья нет… Солженицын так или иначе, по-своему аргумен­ти­ро­ванно, обосновывает авторитарный способ управления, сохраняет иерархию республик, говорит о президентской форме власти.

 

Карл Кантор, кандидат философских наук:

— Солженицын радуется распаду советской «империи» и призывает преодолеть «имперское мышление». А я этому распаду радуюсь лишь постольку, поскольку он свидетельствует о пробуждении самодеятельности народов, но и опасаюсь, предвижу бедствия для всех народов, если распад Союза дойдёт до обособления каждой республики. Сепаратизм нарастает, он захватил и Россию — страну многонациональную, много­эт­ни­че­скую. Теперь от республиканско-национального сепаратизма дело дошло до этнического се­пара­тиз­ма внутри республик. Даже малочисленные народы ставят вопрос не только о национально-культурной автономии, но и о самостоятельной государственности. Цепная реакция сепаратизма может вызвать цепную реакцию в автономных боеголовках ракет. Не попасть бы нам из огня да в полымя.

Поэтому заявляю открыто, что я — «империалист» в том смысле, что считаю ги­бель­ным распад Советского Союза, который всуе называют «империей».

Слова гимна «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь» не были полной неправдой. Сегодня мы обращаем внимание лишь на то, что на самом деле не вполне свободный и не вполне нерушимый. Но что великая Русь сплотила и что, получая нечто от сплочённых народов, она ещё более дала всем им, — это ведь правда. Правда и то, что в нашей стране потерпел крах не коммунизм, а злая подделка под него, хотя даже и в ней вопреки заправилам в самих народных низах проявлялись черты коммунизма. Поэтому я не могу согласиться с Солженицыным, который крушение тота­ли­тар­ного строя в нашей стране отождествляет с крушением коммунизма.

 

Валерий Подорога, доктор философских наук:

— Так называемая идея «имперского сознания», которую тут защищают, меня просто потрясает. Я абсолютно не понимаю такой мотивации. Мы обсуждаем статью Солженицына и не обсуждаем ГУЛАГ? Статья на тему «обустройства России» заслоняет то реальное, единственное дело, которое сделал Солженицын. Проект, который мы об­суж­да­ем, лично меня ни к чему не побуждает. У нас всё осталось в том же виде. ГУЛАГ — вот наша проблема, а не обустройство России.

 

Абдусалам Гусейнов, доктор философских наук:

— Если сейчас наша страна расколется на 15 или больше национальных частей, то открывающаяся перед ней перспектива весьма печальна. И аналогии здесь следует искать не в свободно объединяющейся Европе, а скорее, в политически нестабильной и голо­даю­щей Африке.

Кажется, Солженицын хорошо это понимает. Национальная идея стала в настоящее время самым мощным катализатором общественной энергии людей. Во всяком случае, она оказалась более значимой и реальной, чем религиозные и социальные идеи. Солже­ни­цын за то, чтобы разрушить коммунистический железобетон, но он очень обеспокоен, как бы всем не погибнуть под его развалинами. В соединении национальной идеи и идеи госу­дар­ства состоит, как я понимаю, одна из существенных линий программы Солженицына, её социологическая и историческая глубина.

 

Игорь Масленников, кинорежиссёр:

— Я с восторгом воспринял сочинение Солженицына. Другое дело — его несколь­ко архаичные предложения, ссылки на земства. Это трудно оценить, потому что я не знаю, что такое земства. Он, вероятно, отстал от нашей жизни, но как гений чувствует, нюхом чувствует главную нашу беду, то, что мы уже развалились. Поверьте, всё уже развалилось. Сейчас самое время собирать, восстанавливать, заново строить и обустраивать.