Джузеппе Гини. Солженицын — все еще в ГУЛАГе («Il Giornale», Италия)

Джузеппе Гини

Солженицын — все еще в ГУЛАГе
(«Il Giornale», Италия)

В Италии мы читаем его книги с цензурными купюрами

Ровно 50 лет тому назад, подобно молнии в ночи, на мировом литературном небосклоне появился новый великий русский писатель Александр Солженицын. Его первая повесть «Один день Ивана Денисовича» была напечатана после долгих переговоров в конце 1962 года в наиболее либеральном российском журнале «Новый мир». История ее публикации при решительном вмешательстве Хрущева, который увидел в повести восхваление социалистического труда, хорошо известна. Известно также и то, что автор смог опубликовать еще два рассказа, среди которых был «Матренин двор», вышедший в свет в начале 1963 года, — до того, как волна десталинизации окончательно отхлынула в последний год правления Хрущева. Через несколько месяцев имя автора оказалось неугодным, и все его произведения попали под запрет цензуры. В СССР не только не печатались его новые произведения, но и старые стали убирать по приказу с библиотечных полок.

Интересно, а какова была судьба этих первых произведений самого известного русского диссидента в Италии? Итальянский культурный климат шестидесятых и семидесятых годов двадцатого века не был слишком благоприятен для Солженицына. Левый конформизм помешал многим прочитать без предрассудков его произведения, особенно — «Архипелаг ГУЛАГ». А что происходит сегодня? Что найдет на книжном рынке молодой человек, который захочет прочитать произведения Солженицына по прошествии пятидесяти лет с момента первой публикации? Честно говоря, ситуация — малоутешительная. Единственные продающиеся в настоящее время книги вышли в издательстве Einaudi — это «Один день Ивана Денисовича» в переводе Раффаэлло Убольди и «Матренин двор» в переводе Витторио Страда. Хотя эти книги и лежат на полках итальянских библиотек, но ни один их этих переводов не соответствует авторской версии Солженицына. Легко догадаться, что как только автор освободился от петли советской цензуры, он сразу же опубликовал в западных издательствах полные версии своих произведений. Когда он вернулся в Россию в 1994 году, он напечатал окончательную версию. Но никакого следа от этой работы не осталось на итальянском книжном рынке, который все еще ждет перевода версии, не подвергавшейся цензуре. Приведем такой пример. В рассказе «Матренин двор» говорится о заключенном ГУЛАГа, освобожденном в 1956 году, то есть — в разгар хрущевской эпохи, а цензоры отнесли это событие к 1953 году, перенеся всю вину на Сталина! Книга, изданная Einaudi, хоть и в блестящем переводе Страда, до сих пор представляет итальянскому читателю версию, выдержанную в духе хрущевской политкорректности. Кроме того, единственный другой перевод, сделанный Пьеро Паноло, который сейчас можно найти только в библиотеках, выполнен с самой первой версии, впоследствии отклоненной автором.

Ситуация с повестью «Один день Ивана Денисовича» — еще хуже. Прежде всего, и в этом случае издательством Einaudi переводилась первая версия текста, впоследствии измененная автором (то же самое можно сказать о переводах Кьяры Спано и Джорджо Крайски). Солженицын восстановил оригинальный текст во время неоднократной последующей правки, что привело к появлению отрицательных персонажей в лице тюремщиков, которые были исключены цензорами. Например, говорится о том, что нужно было снимать шапку перед ними при встрече. «Сколько за ту шапку в кондей перетаскали, псы клятые!» — говорится в аутентичном тексте. «Сколько людей попало в тюремную камеру из-за шапки!» — находим мы в переводе Einaudi. Это звучит анонимно и слабо. Ивана Денисовича заставляют мыть пол в комнате охранников. «Для людей делаешь — качество дай, для начальника делаешь — дай показуху», — говорит Иван в авторском тексте. Версия Einaudi гласит: «Для людей стараешься сделать хорошо, а для глупцов только делаешь вид, что стараешься». «Начальника» заменили на «глупцов». В знаменитой сцене строительства стены, которая привела к двусмысленному пониманию всей повести Хрущевым, мы встречаем латыша. В версии, восстановленной Солженицыным, читаем: «Кильдигс злой стал. Не любит авралов. У них в Латвии, говорит, работали все потихоньку, и богатые все были». В переводе Einaudi латышу дается другое имя и опускается целая фраза. Но самая большая проблема заключается в том, что стиль текста был в значительной степени изменен переводчиком. Солженицын использует грубоватый разговорный язык, в сложных предложениях отсутствуют формальные средства связи (паратаксис), есть много простонародных выражений. Очень часто в переводе Убольди фразы — развернутые, обкатанные, красивые, с правильно построенными сложноподчиненными предложениями (гипотаксис). «Эх, глаз — ватерпас!» — пишет Солженицын в три слова. «Его глаз был лучше, чем пузырек воздуха», — переводит Убольди. Остановимся на этом и начнем славить Солженицына. Но было бы лучше, если бы мы могли отметить памятную дату новым переводом версий, одобренных автором.