Валерия Новодворская. Товарищ по ГУЛАГу
Валерия Новодворская Литературовед в штатском
Владимир Владимирович Путин добился невозможного. Он сделал актуальным
солженицынский «Один день Ивана Денисовича», которому в этом ноябре исполнилось
50 лет. И не то чтобы мы провалились в 1937 год или в послевоенные сталинские
лихие времена, о чем так любят говорить охотники до гипербол и метафор. Пусть
читают Солженицына и сравнивают тогдашнюю «волю» с теперешней и сталинские
лагеря с нынешними. Даже чекисты не могут обратить время вспять на полвека, и
нам не стоит стращать друг друга, стимулируя преждевременную явку с повинной
всего общества в Комитет. Назови его хоть Следственным, равнение он держит на
первый, классический — КГБ. Общество не должно выписывать
себе индульгенцию со скидкой на Большой террор. Очень удобно кивать на эту
напасть учителю, соглашающемуся «химичить» с бюллетенями на школьном
избирательном участке, актеру, агитирующему за Путина на выборах, талантливому
режиссеру, выклянчивающему у этой власти денег на свой фильм, худруку театра,
привечающему «первое лицо». Хотя ясно, что в случае отказа от недостойного
поведения они бы на дыбе или у стенки не оказались, а просто лишились бы некоторого
количества материальных благ или творческих возможностей. Но страх в обществе посеян, и
все ждут черт знает чего. Власть принимает законы, по которым и впрямь можно
посадить полстраны, потому что у страха глаза велики, и власть тоже напугана и
обещает то, что не может и не смеет осуществить. «Точечные посадки» срабатывают,
они создают обстановку паники для «креативного», то есть мыслящего класса.
Обстановка беспредела не дает гарантий выживания. Попадешь в заложники —
траванет тебя родное правительство смертельным газом или сожжет танковым огнем.
Уйдут террористы или нет — неизвестно, но ты точно не уйдешь. А для бизнеса очень подойдет
одна мысль Ивана Денисовича: «Так и вся жизнь у зэка… только и высматривай,
чтоб на горло тебе не кинулись». О чем думают члены организации «Русь сидящая»?
О чем говорят близкие и друзья сидельцев ЮКОСа? Мне кажется, в солженицынском
ключе: «Дума арестантская — и та не свободная». Все больше про УДО. Пустят ли
наконец по УДО Алексея Козлова? Михаила Ходорковского? Машу и Надю из Pussy
Riot? И не стукнут ли кого дубинкой, как Зару Муртазалиеву? В лагере у Ивана Денисовича
плетка была в ходу. Путинская Россия уже
воспринимается как большая Зона, и все, кто может, уходят в побег. Через тайгу
под названием «Шереметьево». Так что Иван Денисович нам не посторонний, а
солагерник. И есть чему у него поучиться: не быть «шакалом». Не верить, не
бояться, не просить. И не стучать «куму». Я совершенно уверена, что от
солженицынского Океана останется хотя бы одна эта капля, а от потоков крови и
слез, льющихся через его сочинения, одна слеза, вобравшая в себя нехитрую
правду крестьянской души и великую ложь советской эпохи. Разрешивший печатать
Хрущев (и, скорее всего, сам Твардовский, впоследствии решительно отвергший
Шаламова) не понял, что это не про «отдельные недостатки», с которыми покончили
XX и XXII съезды, что это приговор строю, идее, укладу. Спохватились только
потом и не дали сгоряча обещанную Ленинскую премию. «Один день Ивана Денисовича» был
опубликованв «Новом мире» (№ 11, 1962) и следом — в «Роман-газете» (№ 1,
1963) Молодые поэты, читавшие свои
стихи на площади Маяковского, будущей Триумфальной, поняли лучше. Особенно тот,
кто написал про «Один день»: «Падучей звездою забрезжит в ночи казематов и плах
тщета человечьей надежды, замерзшей в сибирских снегах»… В 1968 году отец положил мне на
стол драную книжечку малого формата издательства, кажется, «Советский
писатель». Это был «Один день». Книжка решила за меня все. Я увидела белую
слепящую снежную дорогу, красное солнце отчаяния, овчарок, конвоиров с
автоматами, колонну замерзших и голодных зэков: «…и вышла колонна в степь,
прямо против ветра и против краснеющего восхода. Голый белый снег лежал до
края, направо и налево, и деревца во всей степи не было ни одного». И сразу
стало понятно, чем, как и зачем дальше жить. Еще был номер «Роман-газеты» за
1963 год, где дедушка — старый большевик — поставил на обложке отметку, как
ставил ее на всех журналах. Отметка была 5+. После Чехословакии, после 1968‑го
литературоведение на тему «Одного дня» стало не в моде. Но изымать на обысках
его начали только после выхода на Западе «Архипа» («Архипелага») и высылки
автора. После 1974 года «Один день» изымали из библиотек. Многие библиотекари
не положили журналы в черный мешок и не отдали курьерам КГБ на сожжение в
чекистских крематориях, а раздали по знакомым. И вот «Один день» проходят в
школе, а напечатан он много раз: отдельно, в антологии, в собрании сочинений, и
давно вышел «ГУЛАГ», однако имя Сталина — по-прежнему «имя России», эта
пронзительная вакцина не подействовала, иммунитета все еще нет. «Яду мне, яду!»
— как писал Булгаков. Иван Денисович Шухов, малограмотный,
но честный и чистый крестьянин, не утративший в лагерях ни достоинства, ни
человечности, ни даже трудолюбия, не создавал теорий, как интеллигенты, он даже
не понимал, за что? И от этого его бессловесные и тяжкие страдания еще
страшнее. В «Одном дне», как в почке, уже
содержится древо «Архипелага». За плен Ивану Денисовичу сунули десятку. Баптист
Алешка 25 лет получил за молитвы. Гопчику, шестнадцатилетнему хлопчику, дали
взрослый срок только за то, что он бендеровцам молоко в лес носил, а
помбригадира Павло сражался в УПА против НКВД. Мы узнаем о том, как выгоняли из
армии бригадира Тюрина, сына «кулака», и как он потом, узнав, что его комполка
и комиссар расстреляны в 1937-м, перекрестился и сказал: «Все ж Ты есть, Создатель,
на небе. Долго терпишь, да больно бьешь». И об эстонцах узнаем мы — что
плохих людей среди них Иван Денисович не видел. И о том узнаем, что в
послевоенной деревне нельзя было прокормиться, мужики, кто выжил, в
красили´ подались; и о голодном городе Севастополе перед Ялтинским совещанием
узнаем, как там для иностранцев один магазин открыли с белым хлебом, маслом и
колбасой, и за полчаса туда все население сбежалось. 50 лет в арестантском строю, под
автоматами, полуголодный крестьянин Иван Денисович Шухов вырабатывает у нас
иммунитет к социалистической страшной утопии. Конца не видно. Кончается это
так: «Засыпал Шухов вполне удоволенный. На дню у него выдалось сегодня много
удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил
кашу, бригадир закрыл хорошо процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой
на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел,
перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его
сроке от звонка до звонка было 3653. Из-за високосных годов три дня лишних набавлялось».
«В данном произведении меня
ничего не удивило. Здесь изображен жесткий сталинский режим. В это время нужна
была рабочая сила для дорог, плотин. Заключенные, без мнения и права на слово,
и есть такая оптимальная рабочая сила» (Миша Иванов, 9-й класс). «У меня до сих пор в голове
словосочетание «арестантская «молитва». Я представляю себе это очень хорошо:
заключенные, стоящие рядами, монотонный голос начальника караула… Фраза «шаг
вправо, шаг влево считается побег», даже представить себе страшно, как человек
может жить под постоянным контролем, в постоянной боли — физической и душевной»
(Полина Веденяпина, 9-й класс). «…Я скорее ожидала, что в
мыслях будет больше горести, отчаяния. Больше всего меня поразило то, что И.Д.
мог спокойно думать о тех письмах от родных, что он получал; то, как, думая о
них, он не жалел себя, не сетовал на судьбу; письма не нагоняли на него тоску —
он рассуждал о колхозе, ворчливо немного, но объективно... Получая редкие
письма, он думал о том, что там, за стенами лагеря, а не о том, как жаль, что
он не может это увидеть» (Арина Ефанова, 9-й класс). «Лагерь — дом смерти и
безумства. Тут все направлено на уничтожение людей (довольно часто невиновных,
добрых и талантливых, осужденных только за свою точку зрения, а то и вообще
просто так). Люди не выносят этих страшных мучений, издевок и сходят с ума, а
потом их убивают, как старых собак (предварительно заставляя рыть самому себе
могилу!)... Я считаю, что этими людьми, которые сохранили в себе человека, несмотря
ни на что, которые безвинно погибли, нужно гордиться. Нужно их помнить» (Мария
Гладышева, 9-й класс). «Их (заключенных) жизнь,
порядки и обычаи, то, что сделала с ними власть, являлось назиданием для тех,
кто в то время находился на свободе... Пугает то, что может сделать власть,
правительство при неповиновении народа» (Екатерина Мохерева, 8-й класс). «И как же все-таки хорошо,
что такие суровые и жестокие времена уходят и приходит жизнь настоящая,
человеческая жизнь» (Настя Растащенова, 8-й класс). «Когда читала, мне
становилось трудно дышать… Возможно, люди заслужили эти страдания, но кто позволил
человеку решать судьбу и наказывать за грехи?! Вопрос этот очень спорный и
остается открытым по сей день» (Даша Вилкова, 9-й класс). «Ивану Денисовичу удается
выжить лишь благодаря крестьянскому, честному отношению к труду. Он не пал
духом, хотя на его судьбу повлияли война, заключение, коллективизация... Однако
Иван Денисович не горюет о судьбе: он не уверен, нужна ли ему свобода. Из писем
жены он узнает, что на воле все изменилось, но ему, трудолюбивому, честному
крестьянину, непонятно, как можно покинуть колхоз и заняться чем-то иным,
например, коврами» (Настя Колесникова, 11-й класс). «В лагере все происходит так
же, как и в СССР, и, наоборот, вся остальная страна по ту сторону колючей
проволоки живет так же, как живут и в лагере. Получается, что страна делится на
два лагеря: лагерь, где сидят заключенные, и лагерь, где сидят «вольные» (уже в
кавычках)» (Елена Леенсон, 11-й класс). «Если и пытаться объективно
оценить творчество того или иного писателя, то ключевым критерием оценки
следует считать дерзость. Нет, вовсе не ту, уличную, но дерзость литературную;
другими словами, способность своим незначительным пером покуситься на механизм
мироздания. И Солженицын со своей повестью является прекрасным образчиком той
самой дерзости» (Александр Плотников, 11-й класс). The New Times благодарит
преподавателей русской литературы Евгению Абелюк (лицей № 1525 «Воробьевы
горы», Москва), Светлану Белокурову (гимназия № 405, Санкт-Петербург), Светлану
Рукавишникову (школа «Марина», Москва) Фотографии: ИТАР–ТАСС, ASTRDR.COM
Валерия Новодворская. Товарищ по ГУЛАГу
Товарищ по ГУЛАГу
«Один день Ивана Денисовича»
проходят в школах на уроках литературы.The New Times публикует выдержки из сочинений старшеклассников