Сергей Шаргунов. О России с любовью

Сергей Шаргунов

О России с любовью

Увлечённо и внимательно прочитал знаменитую статью Солженицына «Как нам обустроить Россию?». Первый раз я видел её десятилетним в руках отца на листах «Лит­га­зе­ты», заглядывал, не смог тогда продраться сквозь стиль. Потом, будучи старше, несколько раз открывал эту статью, но впервые целиком прочитал её только сейчас.

Она мне и понравилась, и нет.

Она противоречива, как и противоречив для меня сам Солженицын — замеча­тель­но масштабное и вольное русское явление.

Первое и главное, что хочется отметить: чувствуется искренняя любовь Солжени­цы­на к России, боль, желание улучшить жизнь людей. Статья полна солнечного благород­ства, мучительного поиска лучшей для народа доли. Солженицын не разделяет ни проза­пад­ных настроений, ни просоветских. Это острый взгляд одиночки.

Солженицын пророчески пишет о неизбежной гибели прежней системы, о предстоящем распаде СССР, о ловушках демократии, выборов, партий, о популистских лозун­гах, о смутном разделении полномочий между президентом и парламентом, что спро­воцирует конфликты и драмы, наконец, об опасности непродуманных реформ, в резуль­тате которых собственность может достаться самым хищным. Даже об особом положении абхазов и южных осетин предупреждает он, размышляя о Грузии, идущей к своей независимости.

«Как нам обустроить Россию?» — глас вопиющего в пустыне. Кажется, Солжени­цын сам это хорошо понимал.

Как, с кем, какими силами строить новую страну, чистую и честную? Где взять элиту, настроенную на «самоограничение»? Где найдутся такие святые управленцы, кото­рые пойдут вслед за солженицынским: «Нравственное начало должно стоять выше, чем юридическое. Справедливость — это соответствие с нравственным правом прежде, чем с юридическим»? Напоминает на самом-то деле романтику ранних большевиков с их «революционной законностью», аскетизмом и строительством Царства Божьего на земле.

Все лирические увещевания в статье Солженицына отдают горечью. Думается, автор не очень-то верил, что его услышат или смогут послушать, но выполнял то, что дол­жен, — призывал государственных мужей и всех читателей к идеализму, который должен быть выше личного расчёта.

Многажды осмеянный или встреченный зевками призыв «возвращения к земствам» представляется мне живым зерном статьи. Это идея медленного, умного пробуждения в народе достоинства. Действительно, важны подлинные выборы — там, где обычные лю­ди, «низы» могут что-то изменить для себя и могут спросить с известного им человека. Полагаю, реальным продолжением солженицынской идеи «демократии малых про­странств» была бы поправка в обсуждаемый сейчас Закон о полиции с наделением граж­дан правом самим выбирать своего участкового, своего шерифа (здесь не грех взять при­мер с Америки).

И ещё. Прежде чем начать сокрушаться над статьёй, вздохну: утекло уже двадцать лет, а Солженицын не был волшебником, чтобы всё предвидеть… Он и сам признаёт: «Не­по­сильно трудно составлять какую-либо стройную разработку вперёд: она скорее всего будет содержать больше ошибок, чем достоинств, и с трудом поспевать за реальным хо­дом вещей. Но и: нельзя вовсе не пытаться».

Солженицын смотрит с высоты птичьего полёта, абстрагировавшись от полити­ческой бурной реальности, где столкнулись интересы и представления Горбачёва, Ель­цина, будущих членов ГКЧП и т.д. С одной стороны, отстранённость — это вроде и не­пло­хо. Предложенные ориентиры (нестяжательство, «сбережение народа») актуальны до сих пор и всегда, а перечисленные ужасы (нищета стариков, экология, пьянство, крими­нал) только усугубились. С другой стороны, иногда возникает ощущение, что манифест зависает в безвоздушном пространстве.

Автор не учитывает игроков. Он предлагает перекроить карту. Но кому предлагает? Справедливо говорит о том, что значительная часть Казахстана — русская. Но кто будет присоединять её к «Российскому Союзу»? Ельцин, воюя с Назарбаевым? Гор­бачёв?

Автор предлагает отказаться от всех, кроме названного куска Казахстана, Украины и Белоруссии. Но как? На Кавказе и в Средней Азии окажутся брошены русские люди, да и не они одни… По совести ли насильно отсоединять вчерашних братьев, прогонять жиль­цов общего дома, если, допустим, они не хотят отделения? Да и нужно ли так легко раз­бра­сываться освоенными и кровью омытыми землями? И ведь в итоге такого раздела СССР в том же Таджикистане была перебита почти половина населения, а половина от ос­тав­шегося перебралась на заработки в РФ.

Многие фразы Солженицына перекликаются с жаркой риторикой времени. Он призывает прекратить помощь «тоталитарным» странам вроде Вьетнама и начисто ликвидировать структуру, которая существует в любой стране мира, мол, пускай не при­кры­ваются задачами внешней разведки: «Этому ЧКГБ с его кровавой 70‑летней злодей­ской историей — нет уже ни оправдания, ни права на существование».

Осуждая большевиков за скверную национальную политику, писатель предлагает создать новую страну и одновременно отпускать всех, кто того захочет. Особенно спор­ным мне кажется пассаж в отношении Северного Кавказа: «Кавказские народы, пред ре­во­лю­цией столь отличавшиеся в верности российскому трону, вероятно, ещё пораз­мыс­лят, есть ли расчёт им отделяться». Как поразмыслят? Через кого поразмыслят? Какими методами? А татары с башкирами? Тоже поразмыслят? А Сибирь? А Урал? Государство — это что и кто? Неужели просто «коммунальная квартира»?

Впрочем, с рекомендацией сбросить этническое и территориальное «бремя» и сейчас согласны многие современные «националисты». Я же считаю, что идея урезания стра­ны губительна.

В любом случае в 90‑м году в СССР и в РСФСР не было сил, которые могли бы осуществить заветы Солженицына.

Его статья — «философское письмо», где есть пламенная ярость к советскому и критика Запада за пошлость и имитационную демократию. В сухом остатке Солженицын предлагает распустить СССР, создать новую страну, ввести частную собственность на заводы и землю (но только аккуратно), поставить у власти лицо, наделённое серьёзными полномочиями, и не особенно увлекаться играми в выборы и партии, вместо этого развивая низовое волеизъявление. Плюс семья, христианские ценности, обновлённая школа и уже упомянутое «самоограничение».

Повторю: «философское письмо» Солженицына прекрасно искренностью, болью за Россию, желанием ей помочь. Это письмо всей природой своей, стилем, языком, чаяниями противоположно цинизму!

Настроение письма, дух его — стремление созидать и очищать Родину от любой скверны, идти на подвиг.

Не разделяя многих суждений Солженицына и полагая некоторые его рецепты едва ли верными, спустя двадцать лет вдохновляюсь главным: идеализмом этой статьи.

Идеализма тем, кто «делает дела» в России, как не хватало, так и не хватает.