Пермь нерасплющенная
Елена Дьякова
Пермь нерасплющенная
Провинция не просто переживает кризис, но и переманивает звезд мировых столиц.
В Перми прошел IV фестиваль «Дягилевские сезоны: Пермь — Петербург — Париж». (С.П.Дягилев в Перми вырос и окончил гимназию.) Губернией заявлен приоритет культуры как «градообразующего» начала, как стержня жизни региона. Губернатор Олег Чиркунов в личном блоге оценивает спектакли «Дягилевских сезонов» и новый краеведческий музей (роль губернатора Чиркунова и сенатора Сергея Гордеева в «пермской культурной революции» — отнюдь не только зрительская). Марат Гельман создает в городе Музей современного искусства: о первой его выставке «Русское бедное» и о «культурном строительстве» в крае писала «Нью-Йорк Таймс». Разрабатывается проект «59 фестивалей 59-го региона».
Российский человек как-то не склонен верить в хорошее, способное случиться здесь и сейчас… (Да еще — при личном участии начальства.)
Но «Дягилевские сезоны»-2009 — уже не прожект, а проект. И реализованный.
Центральным событием «Сезонов» стала мировая премьера в Пермском театре оперы и балета: опера Александра Чайковского «Один день Ивана Денисовича». Постановщик спектакля — Георгий Исаакян. Сценограф — Эрнст Гейдебрехт.
…Гипсовые, крашенные бронзянкой могучие люди в телогрейках стоят на сцене: идеальные граждане державы, способные снести ее тяготы на плечах. Кругом — мгла и снег. Стальная колючка. Тенор Алешки-Баптиста «Господи, помилуй мя…» перекрыт зыком ударных в оркестре: молотком об рельс лагерю бьют подъем.
Пласты толя, снега и бревен — грубых, умученных, как плоть, — плывут над сценой. Они похожи на ярусы стеллажей морга (кто видел, как из черных вод формалина подымают тела неопознанных, безымянных, — не забудет).
…Встает страна огромная. Неопознанная. Зарытая в мерзлоту с лагерной биркой.
Хор Пермской оперы (очень чистый и точный), выстроившись к поверке, выпевает лагерный «Словарь»: «Фитиль — доходяга, сильно ослабший человек».
Рокот зэков (все их партии — мужские) прошит лающими сопрано вертухаев. И Иван Денисович (Павел Брагин) поет: «Я ушел из дома двадцать третьего июня сорок первого года. В воскресенье народ из Поломни пришел от обедни и говорит: «Война».
Что ж, русская опера эпична. А ее ключевая тема все та же: жизнь за царя.
В циклопических стылых стенах цехов (их строит из шлакоблоков Иван Денисович), в колоссальных дверных проемах, как в храме жестокого божества, копошатся люди. Тряпье бушлатов, серый бетон, корявый чугун, щелястое дерево бараков похожи на шкуру зверя, обла, озорна, краснозвездна и лайяй…
Зэк Щ-854 и все, кто с ним, строят Державу. (Горнозаводской, казенно-крепостной Перми этот смысл должен быть особо внятен.) Мы и ныне стоим на построенном. Но какой ценой? Чего стоит в этой цивилизации человек? Чего пайка хлеба?
Лагерь здесь фокусирует на себе жизнь страны. Он — линза, где сходятся в единый пучок война, Москва, Ялтинская конференция, голодная деревня, непрочная идиллия «передовой советской молодежи». Лагерь — обушок, на котором черт молотит колосья судеб, а Бог испытывает каждую душу. Из барака видно и будущее. И чуть не лучшая сцена оперы — письмо жены Ивана Денисовича (Татьяна Полуэктова).
«Чтоб мужики в своей деревне не работали — как же?» — Щ-854 уперся лбом в этот вопрос. Тяжело, как в стену. А жена, кормя детей в нищете, мыслит передово. И поет: все мужики пошустрей подались в красили. Привезли с войны трафаретки: ковры «Тройка», «Олень» и «Под персидский». Мажут их за час, народ расхватывает.
«Пятьдесят рублей! На любой простыне!» — молитвенно поет Жена. Народный хор вторит. С колосников ползут «Олени» и «Тройки», пестрым рядном счастья кроют барак. «Пятьдесят рублей!» — гремит утопия предельно измученных. И видно: из шлакоблочных капищ Державы, от той цены рыбьего хребта и лагерных ботинок, умягченных солидолом, — «наш особый путь» и вел на вещевой рынок с палатками «Народный гламур»…
Опера Александра Чайковского написана ровно через 50 лет после повести.
Георгий Исаакян поставил очень достойный спектакль. Реалии его не оперны? А вот этот тезис наверняка оспорил С.П. Дягилев, первым выведший на сцену музыкального театра современность: кучеров в «Петрушке», пляжных фланеров Ниццы 1920-х — в «Голубом экспрессе» и петроградских беспризорников — в «Стальном скоке».
Ясно ли мы видим, как много изменилось, как резко сдвинулась жизнь? На «Дягилевских сезонах»-2009 в Перми гастролировали солисты Парижской оперы и Баварского балета. Большой театр показал балет Леонида Десятникова и Алексея Ратманского «Русские сезоны» и радикальный спектакль Твайлы Тарп на музыку Филиппа Гласа «В комнате наверху». Прошла мировая премьера оперы Антона Рубинштейна «Христос» (партитура считалась утраченной с 1894 года). Представили перевод монографии Линн Гарафола (Колумбийский университет, США) «Русский балет Дягилева». (Книга издана в Перми — на средства фестиваля.) В Пермской художественной галерее прошла поразительная выставка авангардиста и подвижника 1920-х Петра Субботина-Пермяка (кураторы, Екатерина Деготь и Леонид Тишков, в данном случае выполнили просто федоровскую работу воскрешения).
Ансамбль «Мадригал», тувинское горловое пение, графика Георга Базелица, показ мюнхенских и пермских мод, хореография Михаила Фокина, Джона Ноймайера и Уильяма Форсайта на гала-концерте — все вместил губернский город за полторы недели феста.
На сайте пермских «Сезонов» надо бы цитировать Чехова: Ведь город, который так честят персонажи «Трех сестер», разрушая себя нелюбовью к месту, на какое поставила их судьба, — именно Пермь. И в 1900-м данную реплику пьесы можно было бы опровергнуть по всем пунктам! И в 2009-м тоже.
Культура учит самоуважению хотя бы через мысль о том, что смешалось в «нашем наследии» и что произросло из него. От «Видения Розы» — к лагерю «Пермь-36»… но и дальше. Полвека карабкаясь со дна преисподней. Но не дав себя расплющить.
И, видя все это, думаешь: «А все-таки у нас тут люди упирались. И выживали».
«Самоспасительная флотилия провинции»
На премьеру оперы «Один день Ивана Денисовича» приехала Наталья Дмитриевна Солженицына. На открытии «Дягилевских сезонов» она говорила:
<...> Александр Исаевич был убежденным провинциалом. Он не уставал повторять, что централизация всех видов духовной жизни в советские деся¬тилетия — это уродство, духовное убийст¬во. Что прежние русские города имели культурную и духовную насыщенность, позволявшую самым образо¬ванным людям с наслаждением жить там и не тесниться всем в одну многомиллионную столицу.
Он не сомневался: станет или не станет наша страна цветущей — решительно зависит не от Москвы и Петербурга, а от провинции. Ключ к жизнеспособности страны и к живости ее культуры в том, чтоб освобо¬дить провинцию от давления столиц, и сами столицы освободились бы от болезненного гигантизма, от необозримости своих функций, что искажает и их нормальную жизнь…
Наша родина не может жить самоценно иначе, как если укрепятся по ее просторам, скажем, сорок жизненных и световых центров для своих краев, каждый из них — средоточие свободной экономической деятель¬ности и культуры, — так, чтобы всё населе¬ние края получало бы полноценное культурное питание, а молодежь — качество обучения не ниже, чем в столицах… Александр Исаевич верил, что вокруг каждого из таких сорока городов — вынырнет из обморока и самобытность окружного края… Только так может соразмерно развиваться большая страна.
Когда в середине 90-х годов мы вернулись на родину из изгнания и Александр Исаевич объехал три десятка областей, побывав и в районах, и в местах поглуше, — он испытал отчаяние от состояния школ, библиотек, не говоря уж культуре русской провинции. Он написал тогда («Исчерпание культуры», 1997): «Если русская культура еще сегодня не погибла — то лишь благодаря поразительной самоотверженности ничем материально не подкрепленных энтузиастов» и естественному подросту талантливой молодежи. «Будущее русской культуры зависит от того, сумеет ли в этих чрезвычайных обстоятельствах наш народный гений нащупать ступеньки развития. Кто — своим талантом, кто — бескорыстной дружественной помощью талантам <…>. Сумеем ли мы уберечь от разрушения, поднять, укрепить, развить нашу внутреннюю, мыслительную и творческую жизнь. Которая и есть культура».
Ваш фестиваль и сам ваш город — способен уменьшить ту сердеч¬ную тревогу, хотя и не вовсе загасить ее. Впереди еще много труда, надежд, отчаяний, преодолений. Однако в битве за культуру Пермь — несомненный флагман в самоспасительной флотилии российских провинциальных городов <...>.