Литературная премия

Лауреат 2000 года
Распутин Валентин Григорьевич, прозаик

за пронзительное выражение поэзии и трагедии народной жизни, в сращённости с русской природой и речью; душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал

 Солженицын А.И. Слово при вручении премии Солженицына В. Распутину 4 мая 2000 (Новый мир. 2000. № 5.)

Выступление на вечере в честь 80-летия В.Г. Распутина

Государственный литературный музей.

Москва, Дом Пашкова

22 марта 2017

Добрый вечер!

Он в самом деле добрый, раз в этот вечер мы чествуем доброго человека и замечательного писателя.

Когда мы возвращались домой после 20-летнего изгнания, первый писатель, с кем, на пути с Дальнего Востока, хотел повстречаться Александр Исаевич, был Валентин Распутин. Солженицын загодя дал телеграмму в Иркутск, но в ответ пришло: увы, я в те дни не буду в Иркутске, а в Москве, на съезде писателей.

Но в преддверии встречи завязалась переписка, пишет А.И.: «Я, конечно, читал все Ваши прежние книги и, из Вермонта, следил за Вашими последними публикациями… Коренная русская лексика для Вас естественна как воздух, она пропитывает насквозь все Ваши тексты, льется без усилия, без нарочитого поиска слов — какая это редкость сегодня! Очень радует свежесть передачи Вами пейзажа: никаких затрепанных штампов, все первичное и даже первозданное. Разделяю всю горечь Вашего восприятия сегодняшней русской судьбы. Выбьемся ли мы из нее — Бог ведает».

В.Г. отвечает: «Очень многое, дорогой Александр Исаевич, значит для меня Ваше мнение, пусть и умилостивленное. Его теперь можно взять с собой и для оправдания, когда придется предстать для ответа».

А вот письмо-поздравление к 60-летию Распутина, 20 лет назад: «Многие годы с тёплым сочувствием следил я, издали, за Вашим появлением в русской прозе, затем уверенным органичным развитием в ней — со своими смелыми темами, чутким отзывом на современность… Вы интимно пристальны к душевному состоянию. А чувство русского языка у Вас — дыхательное: Вы естественно дышите всем его изобилием и сохраняете нам его в пору, когда русские люди уже перестают свой язык ощущать, небрежно теряют его. И подобно же этому свободно дышите Вы и русским пейзажем — особенно сибирским, Вашей неохватной “малой родиной”. — Делю Вашу щемящую тревогу за духовное и нравственное состояние нынешнего русского народа и само выживание его».

Распутин отвечает: «С Вашим возвращением в Россию многим из нас стало легче… Спасибо Вам за прошлогодние встречи и за помощь, особенно за письмо к моей дате. Этим письмом и добрыми словами Вы упредили неприличную и мелкую возню, которая готова была подняться вокруг моего имени и уже стала подниматься и была письмом пресечена. Оно было перепечатано многими газетами и пришлось тон менять».

27 января 2000 года Александр Исаевич позвонил Валентину Григорьевичу с сообщением, что наше жюри присудило ему премию, с таким обоснованием: «За пронзительное выражение поэзии и трагедии народной жизни, в сращённости с русской природой и речью; душевность и целомудрие в воскрешении добрых начал». На церемонии вручения премии лауреата представлял Солженицын, и именно с той трибуны он впервые сказал — и это широко было подхвачено — что деревенщиков «правильно было бы называть нравственниками — ибо суть их литературного переворота была возрождение традиционной нравственности, а сокрушённая вымирающая деревня была лишь естественной, наглядной предметностью». В том же выступлении отметил Солженицын причастность Распутина к «высшим сферам»: «Распутин — из тех прозорливцев, которому приоткрываются слои бытия, не всем доступные и не называемые им прямыми словами». И способность его «передать человеческую судьбу скорбными тонами языка и природы». И «в этом постоянном слитии и с природой, и с языком, — завершает Солженицын, — Валентин Распутин уникален даже и во всем потоке русской литературы».

Человеческие отношения двух писателей были сердечными. Вот болеющему Александру Исаевичу пишет Валентин Григорьевич: «Не Вас подбадривать, чтобы Вы крепились… но в эти дни многие, очень многие в России молятся за Ваше здоровье. Теперь уже и представить нельзя, что в это десятилетие, с тех пор, как Вы вернулись, мы могли бы обходиться без Ваших новых книг, без Ваших выступлений, без Вашего мнения. Без Вашего духовного влияния на Россию».

Одно лето Валентин Григорьевич с женой и внучкой гостили у нас в Троице-Лыкове, в то лето они не могли полететь на любимую Ангару, а для Александра Исаевича это оказалось последнее земное лето. Память о тех неделях пронзительна, но уже не вмещается в отведенное время.

А на смерть Солженицына опубликовал Валентин Григорьевич отклик, последние слова которого я хотела бы ему вернуть, настолько они приложимы и к нему самому: «Он столько правды и жизни оставил после себя, что прощания быть не может, ни духовного, ни праведнического. Он так много сказал, и так хорошо, точно сказал, что теперь только слушать, внимать, понимать».