Литературная премия

 Татьяна Шабаева

Смириться — значит идти дальше

Литературная премия Александра Солженицына 2012 года присуждена сорокалетнему писателю Олегу Павлову «за исповедальную прозу, проникнутую поэтической силой и состраданием; за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах».

Церемония вручения Премии состоится 26 апреля 2012 в Москве, в Доме Русского Зарубежья имени Александра Солженицына.

Несколько дней назад наш корреспондент встречался с Олегом Павловым, чтобы поговорить о его последней книге «Дневник больничного охранника» (М.: Время, 2011), которая вызвала широкий отклик в российской прессе.

Книга «Дневник больничного охранника» была написана 16 лет назад, а опубликована сейчас. Почему вы решили, что этот материал должен увидеть свет?

Олег Павлов: Это дневниковые записи, которые я вел пять лет, без мысли, что это может стать книгой, но для того, чтобы запомнить. Надо было выживать, и я работал больничным охранником. Меня спрашивали: что, биографию себе зарабатываешь? Но я вроде бы и так был писателем с биографией, служил в лагерях. Сам дневник я не мог опубликовать еще и потому, что там вокруг-то были реальные люди, и они же мне права на это не давали: писать там что-то о них… Но прошло шестнадцать лет, и оказалось, что о девяностых, в общем, ничего не написано. Пришло понимание, что ничего честнее я не напишу. А потом мои издатели решили, что они дневник опубликуют. И сегодня уже понятно, что эта книга как человеческий документ о девяностых — победила.

А сейчас другое время?

Павлов: Другое. Через то приемное отделение прошла тогдашняя Россия. На месте сегодняшнего охранника я бы себя уже не представил. Я потом навещал в той же больнице своих знакомых — и все было иначе. Даже люди, которые там работали, — врачи, — умерли, меня это потрясло. Очень быстро люди уходили в девяностых. А сейчас есть сериал «Интерны», — и это сериал другого времени: веселый, с другими историями. В девяностые было бы трудно что-то высмеять.

Нет ли в книге перекоса из-за того, что страдание, которое вы видели, ярче и громче требовало написать о себе, чем счастливо заканчивавшиеся случаи?

Павлов: Фон все-таки был трагический, я его не придумал. Я жил в трагическое время и именно так его переживал. Но есть правда в том, что радость человеческая воспринимается как что-то обыкновенное — если только это не выход из огромной трагедии. Например, победа в войне.

Сейчас надо прикладывать усилия, чтобы в человеке проснулось сострадание

Но смех — тоже часть русской литературы. Он нужен?

Павлов: Русским писателям был свойствен непошлый парадоксальный смех. В наше время пример такого смеха — писатель Владислав Отрошенко. Он, пожалуй, единственный, кто сегодня умеет смеяться без издевательства над человеком. Смех Пелевина, Сорокина — это издевательский смех. А мне нравится смех парадоксальный, когда жизнь оказывается превращением, анекдотом. Жизнь ведь может сама над тобой посмеяться. Я вчера писал статью — очень сложную, важную для меня — и закончил ее словами: «Смириться — значит идти дальше». Нажимаю кнопку «сохранить» — и вслед за тем машинально нажимаю кнопку «нет». И у меня пропадает результат недельной работы. Но я вспоминаю последние слова статьи и понимаю, что это жизнь надо мной посмеялась. Это смешно! Ну, что ж, теперь смирись и иди дальше…

Как вы думаете, почему сегодня литературу, в которой смещены или опрокинуты понятия о добре и зле, принято называть элитарной?

Павлов: Очень простой ответ: потому что она нравится элите. Это люди, которые защищены от обыкновенной жизни. Бывает и другая причина. Когда-то я не понимал читателей Сорокина, но мне с восторгом говорила о нем мать моего друга — чудесная интеллигентная женщина. И я понял потом, что ее восторг был связан с усталостью. Она уже все знала, все читала, у нее перестали работать какие-то способности к обычному человеческому восприятию. Но в основном подобную литературу выбирает элита — люди, которых устраивает именно такой взгляд на Россию: они ее не знают, видят только стоя в пробках на Садовом кольце, а такую Россию, о которой пишет Сорокин, вроде бы и не нужно знать. На мой взгляд, за редким исключением это стало содержанием всей литературы нулевых.

Здесь просматривается расхождение, раздвоение реальности и литературы. Как вы думаете, чем оно обернется?

Павлов: Это оборачивается только тем, что литература становится бессмысленной и бессовестной, а вслед за нею и люди. Литература все-таки имеет влияние на людей. И, может быть, сильнее влияет плохое. Проповедь человеку неприятна, она заставляет его быть кем-то другим. Христианская культура подразумевала, что в человеке существует чувство вины. Но современный человек изжил в себе всякое чувство вины за себя и за ближнего. Свобода не подразумевает этого чувства. Хочешь быть свободным — прежде всего освободись от чувства вины, иначе ты зависим и не можешь быть счастливым. Это уже совсем другая культура, она обслуживает понятое таким вот образом счастье.

Но вы ведь пишете по-другому. И ваша книга востребована.

Павлов: Толстой вот говорил, что самое страшное — это самое правдивое, то есть пугает что-то, только если это правда, если мы это чувствуем… Но я всегда так писал. Всегда считал, что человека надо бить дубиной. Сейчас надо прикладывать усилия, чтобы в человеке проснулось сострадание. Да, это так. Это я чувствую по себе.  Вообще что-то должно заставить почувствовать чужую боль, именно заставить. Совесть, да. Но мы говорим: мучает совесть… То есть мучает, именно так. И о моих книгах говорят — что они мучают… Но я бы хотел думать, что тогда — только совесть.

А вы не боитесь, что из-за битья дубиной шкура станет дубленая?

Павлов: Нет, этого уж точно не произойдет. Какие переживания самые сильные: радостно или больно? Самое сильное — это больно, и литература обращается к боли. Понимаете, жестокость — это причинять боль другому, но мы же говорим о литературе, когда пишется что-то, потому что сам же переживаешь боль, когда тебе-то самому и больно. В этом смысле, да, русская литература требовала от человека сострадания. Всегда. А еще понимания…  То, что пережил — это же надо еще и понять. Это тоже сложно, тоже требует усилия. Сомневаться, чувствовать, страдать — это духовность. Страдание и боль человека — ничто иное, как высшее проявление его же духовной связи с миром.  И страдаем от своей несовершенности, тогда уж, а не как иначе.

Не боитесь, что человек может взбунтоваться и решить, что ему больше не хочется боли?

Павлов: Ну, я же не бунтую, когда читаю у Достоевского, как ямщик бьет по глазам лошади. Это власть художника. А вот когда человек делает выводы — тогда может начаться бунт. Да, человек нуждается в утешении, но само утешение должно быть человеческим, христианским. Странно: все требуют успокоения, а оно ведь может прийти только тогда, когда ты свое чувство вины во что-то превратишь, в какое-то добро. Но не я же должен его в добро превратить! Это каждый человек должен делать сам, совершать это усилие. Там, где мы свободны, все определяется человеческим выбором, но в этом выборе есть только выбор из добра или зла. Человеческая победа над злом — страдая, не озлобиться — святое терпение, святость человеческая, обожженная и миром, и жизнью.

 Майя Кучерская

За состраданье к ним

Премией Александра Солженицына награжден писатель Олег Павлов — за исповедальность и сочувствие к простому русскому человеку

Автор «Казенной сказки» и «Карагандинских девятин» удостоен награды «за исповедальную прозу, проникнутую поэтической силой и состраданием; за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах». Такова формулировка бессменного жюри солженицынской премии, в которое входят Павел Басинский, Борис Любимов, Виктор Москвин, Валентин Непомнящий, Людмила Сараскина, Наталия Солженицына, Никита Струве и, в последние годы уже незримо, ее основатель (имя Солженицына неизменно указывается в черной рамке среди других судей).

Вектор направления выбора жюри определился давно — этой премией обычно награждают авторов почвеннического направления, честных реалистов — иногда с отчетливо христианским, иногда с военным и, как правило, русским патриотическим уклоном (среди лауреатов — Валентин Распутин, Виктор Астафьев, Леонид Бородин, Юрий Кублановский; европеянка Ольга Седакова — скорее исключение в этом ряду).

Время от времени солженицынская премия награждает и гуманитариев, заслуженных, лучших, — Сергея Бочарова, Андрея Зализняка, Валентина Янина. И самым первым ее лауреатом в 1998 г. стал филолог Владимир Топоров. Почему Солженицын решил не ограничиваться служителями Парнаса? Скорее всего потому, что для ученых-гуманитариев публичной премии не существует; «солженицынка» же восстанавливает справедливость. В этом заключается суть ее концепции — указывать на не модное, но достойное и так строить свою шкалу ценностей, по замыслу создателей макушкой упирающуюся прямехонько в вечность.

Нынешнее награждение полностью отвечает выработанной стратегии. Проза Олега Павлова давно не ассоциируется с литературным мейнстримом, несмотря на то что литературная судьба Павлова сложилась в общем благополучно.

Впервые талант его заблистал в середине 1990‑х. В 1994 г. вышла «Казенная сказка» 24-летнего тогда автора. Печальная армейская повесть о хитроване-капитане, на котором мир держится, однако ж не удерживается, была замечена и отмечена. За следующую крупную вещь, «Карагандинские девятины, или Повесть последних дней», историю унижений, мук и растерянности простого солдата, попавшего в переплет, Павлов заслужил «Букера-2002», а в конце прошлого года чуть было не получил и «Букера десятилетия» — «Карагандинские девятины» попали в короткий список.

И все же, несмотря на признание, известность, славу, яд обиды отчего-то вдруг начал отравлять писателя — на неумных критиков, на равнодушное государство, на безучастный книжный рынок и зарубежные ярмарки, на которых одних писателей зовут всегда, других никогда, — в общем, на весь этот несправедливо, больно и страшно устроенный мир.

Олег Павлов посвятил этому немало разоблачительных публицистических текстов, которые, впрочем, по счастью, не могут изменить литературного качества его художественной прозы — чувствительной, сильной, искренней, совершенно профессиональной. Читая прежние рассказы и повести Павлова, погружаясь в его последнее пространное повествование «Дневник больничного охранника» (М.: Время, 2012), фиксирующее жуткие больничные будни — бомж с проломленной головой, полузамерзший алкаш, девушка со СПИДом, раненный на разборке воровской авторитет, дружно бредущие «по смертному ледку», — убеждаешься: Павлову действительно за них и больно, и жутко, а иногда и совестно. Но до вчерашнего дня Павлов, кажется, подозревал, что больно и совестно ему одному, в тоске своей о безгласной мучающейся России никем не услышанному, не понятому. Возможно, теперь Олег Павлов убедится, что по крайней мере семь сочувственников на земле и один на небе у него есть.

 Ольга Бугрова

Премией Солженицына награжден Олег Павлов

Фото: РИА Новости

В Москве 26 апреля в 14-й раз вручена Премия Александра Солженицына — великого писателя, мыслителя, общественного деятеля, нобелевского лауреата. В этом году премией отмечен писатель и публицист Олег Павлов. О своем творчестве он рассказал в интервью «Голосу России»

Учредители Премии Александра Солженицына всегда самым тщательным образом формулируют особенности творчества своих лауреатов, проще говоря, за что они награждаются. Олег Павлов, в частности, — «за исповедальную прозу, проникнутую поэтической силой и состраданием, за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах».

Произведения 42-летнего Олега Павлова не раз попадали в поле зрения литературных премий России: он был среди номинантов «Большой книги» и «Национального бестселлера», а в 2002 году стал лауреатом «Русского Букера». Однако Премия Солженицына, пожалуй, наиболее отвечает духу творчества писателя, тем более что само это творчество «родственно» связано с наследием Александра Солженицына.

«Солженицын всегда был мне понятнее и роднее других своей верой в человека, ведь даже в «Архипелаге ГУЛАГе» у него не тьма показана, а свет души человеческой», — признался Олег Павлов в интервью «Голосу России»:

«В литературном отношении это традиция, как я называю, «единства любви к родному». Единство любви может объединять писателей, художников на протяжении очень большой истории. Это и есть русская художественная традиция. Она очевидна, она очень мощна, она живет, продолжается. Понимаете, все живы, никто не умер. Жив Андрей Тарковский, жив Александр Солженицын, они рядом со мной, я рядом с ними, и как художники они выполняли и выполняют свою миссию. Меня недавно спросили, может ли литература изменить жизнь? Мой ответ — да, — продолжает Павлов. Литература все меняет в человеке, она воспитывает чувства. Мне не стыдно говорить, что я воспитан русской литературой, и это понятно, что русская литература именно воспитывала — в 20-м, в 19-м веке, — воспитывала на добре и зле, учила состраданию. У тех писателей, которые учили состраданию, я и учился».

Сострадательной любовью к человеку, жизнь которого подчас страшна, наполнены все произведения Олега Павлова: это пять романов, в том числе социально-острый «Дневник больничного охранника». Трилогия «Повести последних дней», рассказы и эссе, собранные в изданную в прошлом году книгу «Гефсиманское время».

Для Павлова высшее мерило творчества — правда, почти документальная. Здесь не обошлось без влияния Александра Солженицына. В начале 1990-х годов Солженицын передал Олегу Павлову множество писем, которые приходили в созданный им Русский общественный фонд и которые рассказывали о невыносимо тяжелых условиях существования.

Молодой автор должен был подготовить публикацию с комментариями — в итоге представил работу «Русские письма», которую критика назвала «трагической панорамой народной жизни». Размышляя в интервью «Голосу России» над тем, как течет русская жизнь, Олег Павлов заметил:

«Добро и зло в нашем мире не должны иметь равные права. Вот у нас говорят о кризисе гуманизма. Отчасти да, это так. И для меня это означает, что зло все-таки получило больше прав и что искусство подчас даже дает право на презрение к человеку. Ведь именно искусство в 19-м веке стало тараном для самых безбожных утопий, разрушений привычного человеческого бытия: Ницше и ему подобные. Если 20-й век был веком тоталитарной идеологии, то сейчас можно говорить о «тоталитарной технологии». И массовая культура, которая создается с помощью тоталитарной технологии, мне кажется, имеет то же действие на людей, которое имели страшные фашистские государства: она обезличивает человека. Мне очень жалко людей, я вижу, как им тяжело от непонимания себя в жизни, как люди, в общем, беспомощны, когда теряют опору. Они ее ищут, но все становится сложнее, потому что много искушений».

Произведения Олега Павлова сегодня можно читать не только по-русски. Они переведены на девять языков, в том числе на основные европейские и китайский. Представляя себе своих зарубежных читателей, Олег Павлов предполагает, что это, наверное, «очень особенные люди, которые любят русскую культуру». Которым интересно, как современный писатель выполняет поставленную перед собой задачу — «запечатлеть, что мы видели, видим и переживаем».

 Наталья Дардыкина

Душа литературы — это народ

Таково убеждение нового лауреата литературной премии Александра Солженицына Олега Павлова

В Доме русского зарубежья имени Солженицына состоялось чествование нового лауреата. В зале очень много знакомых лиц: русские прозаики, критики, журналисты... И, естественно, присутствовали несколько лауреатов этой замечательной премии.

Олег Павлов.
Фото: Александр Корнющенко

Наталья Дмитриевна Солженицына вручила почетный, воистину драгоценный диплом лауреата прозаику Олегу Павлову. Литературная публика услышала авторитетное суждение жюри, за что же 42‑летнему писателю досталась столь важная и авторитетная награда. Итак: премия присуждена Олегу Олеговичу Павлову «за исповедальную прозу, проникнутую поэтической силой и состраданием; за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах».

Член жюри, лауреат премии «Большая книга» Павел Басинский поделился своими раздумьями о творчестве писателя. Писатель Владислав Отрошенко, лауреат итальянской премии «Гринцане Кавур», сформулировал одну принципиальную особенность нравственно-философского приема Олега Павлова: «соединение трагического и смешного в его романах и повестях — это признак настоящего дара Божьего».

Молодой лауреат солженицынской премии затронул очень важную для него лично и для всех размышляющих людей России тему — о судьбе народа в сегодняшнем «гефсиманском времени»:

— Убежден: литература нужна как правда. Источник правды — человек. Мы должны узнать ее всю, какой бы неудобной для кого-то или мучительной она бы ни была… Людей учили лгать, отказывать себе в праве на сострадание. Каждое слово правды — спасительно! Русская классическая литература учила людей состраданию, прививала понятие о добре… Теперь многим представляется, что учиться нечему и не у кого, что знание народной жизни само по себе вовсе не обязательно.

Писать о человеке — значит, рассказывать историю его души. В этом смысл и совесть литературы. Я говорю о 90‑х годах. Обещанное социальное и экономическое обновление обернулось распадом, нищетой. От народа требовали жертв. И приносили миллионы в жертву! За что? Почему? Но сколько можно отворачиваться от народной боли?

Эти вопросы и восклицания Олег Павлов адресовал не правительству. Он взывал к интеллигенции, к пишущей братии. Сегодня эта мыслящая элита перестает утомлять себя тревогами оскудевающего народа. И эта тенденция ощутима в современной русской прозе.

 Ольга Храбрых

Павлов из Карабаса

«Казахстан — обетованная земля для русских авторов, несмотря на то, что многие из них находились здесь в ссылке». Это слова известного российского писателя, лауреата Букеровской премии Олега Павлова, напоминающего, что Александр Солженицын, находясь в лагере Степлаг Экибастуза, написал «Один день из жизни Ивана Денисовича», Николай Заболоцкий отбывал срок в Караганде, повесть «Записки из Мертвого дома» Федор Достоевский начал с описания Семипалатинского острога… Впрочем, и в жизни Павлова есть «тюремная» связь с нашей страной: солдатом он охранял зону в поселке Карабас под Карагандой. На днях Олег Олегович нашел более оптимистичный повод для визита в Казахстан — провести в южной столице мастер-класс для молодых авторов.

Фото: Алимжан Барангулов

— Я постоянно посещаю вашу страну по приглашению алматинской литературной школы, — поправляет он. — А впервые открыл казахстанскую прозу для России, когда проводил мастер-классы в фонде «Мусагет». Надо сказать, что многие ваши авторы имеют большой вес в русской литературе. Например, Михаил Земсков попросил меня привезти из Москвы несколько его книжек, однако я не смог этого сделать. Их попросту раскупили! 

Сочинять истории Олег Павлов начал с 6 лет. В 15 опубликовал свой первый рассказ, разрушив постулат, что хороший писатель должен непременно опираться на свой жизненный опыт. Под влиянием произведений Федора Достоевского понял, что мир полон добрых, несчастных людей, нуждающихся в помощи. А потом, по собственному выражению, принес в редакцию этакий треш «Об одиночестве», подделанный под стиль Федора Михайловича, и его опубликовали. На автора посыпались письма — три мешка откликов. Как шутит Олег Олегович, в полном сомнамбулизме он провел четыре года, вступив в переписку со стариками, матерями, моряками и другими разновозрастными представителями различных социальных слоев Советского Союза.

Газете «МК в Казахстане» Олег Павлов признался, что почти 20 лет не проводил встречи с поклонниками своего творчества. Поэтому разговор получился весьма откровенным.

— Олег Олегович, почему вы избегаете публичности?

— Я не люблю книжные ярмарки и прочие подобные мероприятия, где полно народу. Когда люди подходят к твоей книге, закрадывается надежда, что ее купят. Но, пролистав ее, покупатель тут же кладет твое произведение обратно. Однажды издатель, желающий завлечь читателей, начал орать в мегафон следующий слоган: «Олег Павлов — друг Александра Солженицына и наследник Виктора Астафьева». В этот момент толпа зашевелилась, и к нам стали подходить люди. Я понял, что он попал в точку. Но после того как ко мне подошел пожилой мужчина со словами   «Как же тебе не стыдно?», я дал себе зарок, что больше не появлюсь ни на одной книжной ярмарке. И если мое выступление даже и обозначено, я придумываю любой предлог, чтобы там не показываться. Например, будучи в Лондоне и в Париже, заявил, что у меня гипертонический криз. Считаю, что писатель не сможет рассказать больше, чем он это делает в своей книге. Тем более у меня есть суеверный страх, что могу отпугнуть читателей своей личностью.  

— Что для вас важнее: получить одобрение читателей или «живых классиков»? Насколько я знаю, ваш талант отметили Виктор Астафьев и Георгий Владимов…  

— Читателя своего я не знаю, поскольку человек непубличный и редко провожу творческие встречи. Ты молча читаешь, молча пишешь, поэтому книги — это твои молчаливые друзья, из продаж которых складывается то самое читательское признание. Если третье издание романа идет полным ходом, а два предыдущих выпуска уже раскуплены, значит, уже можно о чем-то говорить. В Москве в театре «Дом» поставили спектакль по моему произведению. А что касается Астафьева и Солженицына, то их признание очень весомо для меня. 

— Кстати, как вы познакомились с Солженицыным?

— Он вернулся в Россию и захотел пообщаться с современными писателями. Прочитал мою «Казенную сказку» и сказал много теплых слов. А потом подарил мне книгу с надписью: «Олегу Павлову из того мира, который он видел, но с другой стороны». Я видел тот мир — со стороны лагерных вышек. В фонд Солженицына приходили письма от его почитателей, которые я публиковал. А потом написал очерк, основанный на этих материалах.

— Как сегодня в России обстоит дело с книгопечатанием?

— В 90-х издательства в России разрушились. Первый современный писатель, напечатанный в России в тот период, был Виктор Пелевин. Именно на Пелевине, вернувшем интерес к русской литературе, знаменитое издательство «Вагриус» делало самые большие деньги и за счет этого стало издавать других. За 11 лет «Вагриус» выпустил практически всю современную литературу. Сейчас, к сожалению, издательство закрылось. Каждые пять лет читатель меняется, и задача автора — стать ему нужным. В России осталось четыре издательства, выпускающих современную литературу. Нулевые ознаменовались периодом продюсирования и коммерциализации литературы: авторской стало меньше, а продюсерской больше. Книжный успех оценивался в миллион долларов. Тогда же появились Сергей Минаев, Оксана Робски, портретами которой обклеены все стены метро, и многие другие модные авторы. Мы живем в эпоху, когда побеждает реклама. Но потом пиар-индустрия в этой сфере выдохлась. Сейчас издатели печатают то, что проверено временем, а новое им не очень интересно. Элемент новизны и шока постепенно ушел, а читатель стал более серьезным и образованным.  

— Правда, что ваша повесть «Дневник больничного охранника» автобиографична?

— В 90‑е я работал в больнице. Но это уже далекая для меня жизнь, которую почти не помню. «Дневник больничного охранника» — на сегодняшний день моя последняя и очень значимая книга о 90-х годах. Ее читают, она приковывает к себе всеобщее внимание.    

— Когда я ее читала, меня зацепила фраза «Весь ужас нашего времени в том, что боятся не трусы, а храбрые люди»…     

— Действительно так и происходит. В современном обществе подлецы обретают полную власть. Говорят, что добро и зло не должны получать равные права. А если зло лидирует, значит, время тяжелое.   

— Какие еще жизненные этапы описаны в ваших книгах?

— Детство, по которому очень скучаю и которое всегда меня зовет. Я вспоминаю сильную привязанность к матери, ощущение, что деревья большие, постепенное понимание окружающего тебя мира.  

— Однажды вы заметили, что молодые несут бескультурье, пока не перенимают опыт у стариков. Как вы в целом относитесь к молодежи?   

— Дело молодых — смелость и безоглядность. Однако нужно помнить, что все, что делается быстро и без понимания, ведет к разрушению. Но потом все возвращается на круги своя. Маяковский, в свое время казавшийся всем бунтарем и разрушителем, сейчас является частью поэтической русской традиции. А что касается молодежи, то я не люблю людей в возрасте от 14 до 25 пьющих и курящих: их надо водить по улицам в намордниках.         

— А каким образом «опыт и бескультурье» вписываются в контекст вашей жизни?

— Не знаю. Я всю жизнь учусь, и всю жизнь меня сопровождает приставка «самый молодой». Я впервые опубликовался в 15 лет, впоследствии стал самым молодым финалистом и лауреатом Букеровской премии и премии Александра Солженицына. Удивительно, но молодежь очень полюбила мой роман «Асистолия», повествующий о любви и одиночестве человека в современном мире. Эта тема очень близка им. Я получил очень много откликов, в особенности от молодых женщин. Захар Прилепин постоянно удивлялся: «Почему от этой книги так млеет слабый пол?»  

— Знакомы с Прилепиным?  

— Да, и с ним связан один случай. Мой друг, знаменитый фотограф, снял меня в таком ракурсе, что получился столетний дед. Когда этот снимок растиражировали, меня с трудом признавали журналисты. И однажды ко мне подошел Захар Прилепин и спросил: «Зачем ты пустил в печать такую невыгодную фотографию?» На что я ответил: «Захар, я просто умнее тебя. Смени свой растиражированный имидж. Тебе тоже нужно состариться». После этого случая щетина Прилепина стала седой. 

— Вы как-то заявили, что в российском обществе исчезает сельская интеллигенция…

— Да, это так. Остались либо госслужащие, либо московская культурная элита, идея которой — господство. Я давно не слышал голоса русской интеллигенции. Она существует, но измордована жизнью и постепенно уходит.

— Согласны ли вы с Сергеем Довлатовым, что провинциализм — это духовное, а не географическое явление?

— Да, согласен. Я не понимаю и не принимаю понятия «провинция». Многие россияне, в том числе и москвичи, ощущают себя провинциалами по сравнению с Европой. Мне ближе деление на родное и чужое — первое любишь, а второе понимаешь. В Алматы для меня многое кажется родным.  

— Верите ли вы в то, что литература может повлиять на жизнь общества?

 — Мне часто задают этот вопрос. Я говорю, что она скорее может изменить человека: воспитать его чувства, привить понимание того, что такое добро, зло, сострадание. Литература — это искренность, и ее нельзя ни убить, ни отменить. Мой творческий идеал — человечность, а книги — о человеке и для человека. 

 Олег Павлов — лауреат премии Солженицына

Лауреату «Русского Букера» Олегу Павлову вручена еще одна престижная премия — Александра Солженицына. Он удостоен высокой награды «за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах». Автор книг «Казённая сказка», «Асистолия», «Дневник больничного охранника», Павлов убежден: литература должна пробуждать в человеке сострадание, боль, чувство вины. Позиция, вступающая в явное противоречие с литературным мейнстримом. Рассказывают «Новости культуры».

На церемонии вручения премии Солженицына, по традиции, нет интриги. Имя лауреата обычно известно уже в конце февраля. Члены жюри свою работу заканчивают, зато начинают дизайнеры. президент Русского общественного фонда Александра Солженицына Наталья Солженицына с гордостью показывает алый диплом из итальянской кожи.

«Это сложная ювелирная работа. Она выглядит очень простой, но это не то, что серебро на клею, это через каждый сантиметр ввинчены крошечные винтики, это настоящая, серьезная ювелирная работа. Я это точно знаю, что в Москве ни у кого такого нет», — заверяет она.

Лауреат этого года Олег Павлов пробивается сквозь толпу журналистов и тех, кто жаждет заполучить книгу с его автографом. Опубликовавший свой первый роман в 1994 году в знаменитом «Новом мире», он сразу заслужил похвалу Астафьева и Владимова. С Солженицыным встречался лично.

«Александр Исаевич с жадностью накинулся на чтение тех, кто в тот момент представлял литературу, и среди них почти сразу заметил молодого, тогда еще совсем молодого, 24-летнего Олега Павлова. И его заметки, вчера как раз вытаскивала из архива и смотрела дома. И потом он всегда следил за его судьбой», — рассказывает Наталья Солженицына.

Олег Павлов в свои 42 стал самым молодым лауреатом премии Солженицына. Написавший 10 книг, критикой он был и обласкан, и изрядно покусан. Павлова обвиняли то в излишнем натурализме, то в недостатке романтизма.

«Для меня он — концентрация боли. Да, вне всякого сомнения. Но он чувствует, как мало кто из современных писателей. Он не расчесывает раны, он просто эту рану чувствует, как обнаженную боль. Но вот такого любования страданием, мне кажется, нет. Он в лучших своих произведениях останавливается на той грани, за которой, действительно, будет уже такой гламурный натурализм», — поясняет член жюри литературной премии Александра Солженицына Борис Любимов.

Свой последний роман «Дневник больничного охранника» Павлов опубликовать решился лишь спустя 16 лет после его написания. Это записи, которые вел лично, когда в 1990-е вынужден был работать охранником в одной из московских больниц.

«Всему свое время. Была нравственная причина, потому что это дневник, и я не мог публиковать записи о людях. Они же не просили меня вести за ними наблюдения. Но я посчитал, что 16 лет — это, во-первых, срок давности любых преступлений, а во-вторых, я понял, что о 1990-х ничего не написано», — говорит лауреат премии Солженицына Олег Павлов.

Принимая поздравления, он не скрывает, что его следующая работа вновь будет о 1990‑х. О времени, которое только предстоит понять и — главное — сказать о нем правду. Ведь он уверен: литература нужна, как истина. 

Марина Тимашева 

Двадцатый лауреат премии Солженицына

В Доме русского зарубежья в 15-й раз прошла торжественная церемония награждения премией Александра Солженицына. Ее лауреатом стал писатель и публицист Олег Павлов, победитель «Русского Букера» — 2000, финалист «Национального бестселлера» — 2001, «Большой книги» — 2010, «Русского Букера десятилетия» — 2011. Олег Павлов — автор десяти книг. В их числе — «Карагандинские девятины», «Асистолия» и «Дневник больничного охранника».

Пятнадцать лет премии и двадцать лауреатов (были годы, когда вручалось по две премии). В списке — филологи (Владимир Топоров, Сергей Бочаров, Андрей Зализняк, Елена Чуковская), поэты (Инна Лиснянская, Ольга Седакова, Юрий Кублановский), археолог Валентин Янин, режиссер Владимир Бортко, актер Евгений Миронов, философ Александр Панарин, но — в основном, конечно, писатели: Валентин Распутин, Константин Воробьев, Евгений Носов, Леонид Бородин, Алексей Варламов, Борис Екимов и Виктор Астафьев. На вопрос, есть ли что-то общее между литераторами, награжденными премией Солженицына, отвечает ректор Щепкинского театрального училища Борис Любимов:

— Боль за судьбу мира и за судьбу страны, в которой им довелось родиться и жить. Это люди разного возраста. И фронтовое поколение, и люди 28-го или 27‑го года рождения. Олег Павлов — самый молодой — 70‑го года, но, так или иначе, это все люди, для которых судьба страны, культуры и человека небезразличны и важны. Это объединяет и членов жюри, и авторов.

Олег Павлов получил премию с формулировкой «за исповедальную прозу, проникнутую поэтической силой и состраданием, за художественные и философские поиски смысла существования человека в пограничных обстоятельствах». Владислав Отрошенко, писатель и друг Олега Павлова, цитировал его прозу, и она звучала действительно поэтично.

Обычно награждению сопутствуют литературные доклады. В этот раз выступал член жюри Павел Басинский. Он рассказывал не только о произведениях, но о самом Олеге Павлове:

— Мы с Алексеем Варламовым и Олегом Павловым были в Перми. Мы выступали в библиотеках, в том числе, в детской библиотеке. Закончилось выступление, и я вижу, что Олега окружили детишки шести-семилетнего возраста  (дети его вообще очень любят), которые задают ему очень «простой» вопрос: «Олег Олегович, скажите нам, в чем смысл жизни?». Тут меня за руку потащил в курилку страшный местный графоман, возвращаюсь я через полчаса назад и застаю ту же самую картину — стоит Олег, вокруг него детишки, и он им рассказывает, в чем смысл жизни.

Церемонию всегда завершает ответное слово лауреата. Олег Павлов говорил о смысле литературы:

— Я убежден, что литература нужна, как правда. Если лишь человек может быть источником правды, то, передав его состояние в конкретных жизненных обстоятельствах, мы и узнаем ее, настоящую, подлинную. И если мы хотим знать правду о человеке, то должны узнать ее всю, какой бы ни была она неудобной, неугодной для кого-либо или мучительной. Только поэтому писатель обязан быть реалистом. Когда людей учат лгать и отказывать себе подобным в праве на сострадание, спасительно каждое слово правды. В нем всегда заключается спасение. Чье-то спасенное достоинство, свобода или даже жизнь. Я верю в это. Так воспитан русской литературой. И она учила не одно поколение состраданию, понятиям о добре и зле. Если я что-то знаю и понимаю о своем народе, о его жизни, то знаю и понимаю, опять же, благодаря литературе. Литература воспитывает чувства, то есть меняет что-то в самом человеке. Это как покаяние. Литература может внушать обществу моральное беспокойство и на многое давать моральное право. В ее власти — смена моральных представлений своего времени. Теперь многим кажется, что учиться нечему и не у кого, что знание народной жизни необязательно и ни к чему не обязывает. Но тогда откуда взяться честности во взгляде на себя и свою жизнь? Мы — люди. Мы должны многое пережить, чтобы оставаться людьми. Сделавшись человеком, получаешь не право на свободу или счастье, а душу. И писать о человеке — значит, рассказывать историю его души. Смысл и совесть литературы, ее душа — это народ. О народности русской литературы замолчали, перестав испытывать сочувствие к человеку. Я говорю о 90-х, когда обещанное обновление социально-экономической жизни обернулось распадом и нищетой. От народа требовали жертв, народ приносили в жертву… Почему? За что? Ну, сколько можно отворачиваться от его горя? И это вопрос не к власти, а к интеллигенции.